Форум » Fan Fiction » "Las Vegas", Росс/Ури, R, закончен, от 06.12 » Ответить
"Las Vegas", Росс/Ури, R, закончен, от 06.12
Seamus Finnigan: Название: Las Vegas Автор: Seamus Finnigan Бета: разыскивается... Пейринг: Брендон Ури/Райан Росс, Брендон Ури/НЖП Жанр: romance, POV Райана Тип: слэш, гет Рейтинг: R Размер: миди Саммари: Лас-Вегас 30-х годов. Молодая группа Panic! At The Disco пытается пробиться к вершине славы и богатству и у них уже есть успехи. Четверо талантливых ребят, но пока они лишь играют вечерами в кабаре «Бешенная Лисица» для состоятельной и разношерстной публики. Предупреждение: AU, факты и подробности о Вегасе 30-х могут быть у автора ошибочны, уж простите мне эту слабость Пометки: lime
Ответов - 18
Seamus Finnigan: — Ну, Сюзанна, — шепот юноши в коридоре. Лампочка уже целую неделю разбита и ее никто не потрудился заменить на новую. Поэтому все передвигаются либо на память, либо на ощупь. Если вам не повезет и вы все же окажетесь в этом коридоре — мой вам совет — идите прямо и старайтесь ничего не касаться. Неизвестно, что вы там сможете нащупать и в какую переделку попадете. Поэтому лучше вообще обходить стороной это место. Кабаре «Бешенная Лисица». Никогда не знаешь, что тут увидишь… — Нет, — кокетливо отвечает девушка. — Не здесь, Брендон. — Но потом у меня не будет времени, — шепчет юноша по имени Брендон. Я, Райан Росс. Мне очень приятно с вами познакомиться. А этот парень, который сейчас тискает молоденькую танцовщицу из Лисицы — мой хороший друг Брендон. Брендон Ури. Думаю, он тоже был бы рад вам и даже что-нибудь сказал, но его рот занят Сюзанной. А мой — сигаретой. — Все, Брендон, — на Сюзанне лишь кружевной корсет, чулки и короткая юбка, отделанная перьями. Ну и нижнее белье, разумеется. Я не проверял, но Брендон, наверно, уже успел. — Мне пора… Скоро на сцену… Брендон отрывается от ее белой шейки. — Я тебе позвоню, — шлепает ее по заднице. Я выпускаю изо рта клубы серого дыма. Черта с два он ей позвонит. И она это знает, но все равно подставляется ему, потому что он чертов обольстительный засранец. Сюзанна убегает, цокая каблучками, в сторону гримерок — антисанитарных рассадников тараканов. Но девочки там довольно уютно все обустроили. Задрапировали тканями стены, окна, скудную мебель. Зеркала у них обклеены вырезками из журналов. Там и изображения модных причесок, и понравившийся макияж какой-нибудь актриски, и фотографии красавцев, до которых им как до небес. Устроились уютно. Знают, что не скоро они смогут вылезти из этой дыры. Брендон вальяжной походкой приближается ко мне. Тянет указательный и средний пальцы правой руки к моему рту. Левая у него в кармане брюк. Вынимает у меня изо рта сигарету и затягивается. — Где парни? — он говорит, и из его рта вылетают серые завитки. Никотин и алкоголь — лучший друг современной молодежи. Парни — это Джонатан и Спенсер. У нас группа. Молодая, но, как сказал мистер Стоун, подающая большие надежды. Мистер Джек Стоун — хозяин Лисицы. А девочки из кордебалета почти все прошли через его постель. Он довольно высокий. Угловатые плечи, квадратный подбородок, усы щеточкой, черные волосы, с едва наметившейся проседью, зализаны назад при помощи геля. Впрочем, волосы зализаны почти у всех. У меня. У Брендона. У Спенсера. И даже у Джона. У всех из оркестра, бармена и пары десятков мужчин. Таково правило номер один. Номер два — никаких романов на работе. Нарушает ли его Брендон? Он же не любит всех этих Сюзанн, Моник, Шарлот, Катрин. Значит это не романы. — Джон пошел искать Джулию, — отвечаю, доставая новую сигарету. Джулия — наверно единственная девушка из Лисицы, с которой Брендон не спал. Да, почти все девушки прошли сначала через Стоуна, а потом и через Брендона, поэтому он всегда, как эксперт, может посоветовать вам ту или иную танцовщицу. — А Спенс пошел уладить по поводу комнаты, — отвечаю, прикуривая от фитилька, зажатого между пальцами Брендона. — Понятно, — он прислоняется спиной к стене, и мы смотрим в одну точку. Под потолком копошится паук, обматывая свою очередную жертву паутиной. От несчастной мухи, попавшей в его лапы останется одна оболочка и жижа — ее размягченные, от впрыснутого яда, внутренности. Завтра паук высосет содержимое этой мухи, а оболочка, опустошенная, останется висеть под потолком. Брендон — тот же паук. Девушки — мухи. Попадая к нему, они становятся пластилином. Податливым, с прилипшими к нему сором, волосами и еще черт знает чем. Добро пожаловать на самое дно Лас-Вегаса, дамы и господа. Я буду вашим верным гидом. Я проведу экскурсию по подворотням и злачным заведениям. Из зала доносится игра оркестра. Стонет саксофон, льется песня фортепиано, ворчит контрабас. Девушки на сцене высоко задирают ноги. Я не вижу, но я знаю. В зале сидят дамы лет за пятьдесят и ищут приключений на свою задницу. Вдруг какой молоденький наглец позарится на ее деньги и скрасит пару месяцев жизни. Мужчины. Нет, скорее дядьки. Они смотрят сальными рожами на юных нимф, не понятно каким образом попавших в эту пропасть, курят и глушат спиртное. Есть здесь и довольно приличная публика, но каким образом она сюда попала — ума не приложу. Захожу в зал. Сюзанна танцует вторая слева. За дальним столиком сидит с виду приличный мужчина и попивает свой кофе с ликером. Потому что это самое некрепкое пойло в Лисице. Что он тут забыл? Ладно — я. Мне еще сегодня играть. Но он? Может полицейский? Хочет прикрыть Лисицу и дело с концом. Или он одинок и ищет случайных связей. Или его достала жена. На сцене сейчас четыре девушки. Первая справа — Эллис. Она тут недавно. Около двух месяцев. Она незаметно пытается мне помахать. Машу ей в ответ. Я решил ее опекать от грязи современного мира. Нас с ней ничего не связывает. Я ей некто вроде заботливого старшего брата. Мордашка у нее симпатичная, как бы она не попала в неприятную ситуацию из-за этого. Мало ли кто решит над ней надругаться из местной публики. Именно благодаря мне ей удалось избежать Брендона, а благодаря миссис Стоун — Джека. Единственный незапятнанный цветок молодости в этом вертепе. Теперь в зал выходит Брендон. — Райан, — шепчет мне в ухо, подкравшись сзади. — Я сегодня свободен. — Я рад за тебя, Брен, — говорю, наблюдая за Эллис. — И ты знаешь, что это значит, — его ладони скользят под мою жилетку. Проблема в том, что Брендону не прожить без секса и суток. Он неисправимый сексоголик. И когда все его барышни ему отказывают, он подкатывает ко мне. Знает, что у меня сейчас никого нет и пользуется этим. Вы скажете — абсурд! Помните паука и его жертву под потолком? Я такая же муха. Не могу устоять перед порочным взглядом своего лучшего друга. Это безумие, но вы еще не такое увидите на дне Вегаса. Или же Брендон просто дает себе разрядку и ложится под меня. Не все же время ему всем удовольствие доставлять. И поэтому у меня нет сейчас девушки. К кому он пойдет тогда, если у меня под боком будет лежать хорошенькая куколка? Я унижаю себя этим, но ничего не могу с собой сделать, если мое ухо обжигает его горячее «Ри…». — Ты же не здесь собираешься этим заняться? — моя голова повернута вполоборота к нему, а взгляд по прежнему не отпускает Эллис. — Нет, конечно, — он пытается расстегнуть нижнюю пуговицу на моей белой рубашке. Сбрасываю с себя его назойливые руки. — Брендон, — засовываю руки в карманы и сверлю его взглядом. — Ты забываешься. Знаешь, у меня тоже есть чувства… Его рука взлетает к волосам и он приглаживает их. — И именно из-за этих чувств ты и рад оказаться в моей постели. Его глаза — расплавленный шоколад. Я перепачкан им с ног до головы. — Ты — эгоистичный ублюдок и считаешься только со своими желаниями… — Райан, — он поправляет воротничок своей рубашки. — Тебе бы тоже пора начать уважать себя. Он передергивает плечами. — Тогда бы, — продолжает он. — ты смог поставить меня перед фактом. Но ты — медуза. — Что?.. — Пока у тебя здесь, — он похлопал меня по груди в районе сердца. — не будет кремень, ты так и будешь тихо сохнуть по мне. Я молча уставился на него. — Видишь? — усмехнулся он. — Ты даже ответить мне не можешь… Грустно затянули флейты… Он ушел в служебные помещения. Скорее всего в комнатку, которая была чем-то вроде гримерки для нашей группы. * * * — Благодарите меня, дети мои! С этими словами Спенс зашел в нашу «гримерку». Он напоминал проповедника. Даже для убедительности развел руки в стороны. — Спенсер у вас просто молодец, — сказала Джулия, положив подбородок на плечо Джона, который настраивал гитару. Джулия… она не танцевала в кордебалете. Она была певицей. Ведущей певицей. В Лисице, разумеется. Но на большее она и не рассчитывала… Лежа на рояле, она исполняет свои вокальные партии. Это напоминало выступления в салунах вечерами в эпоху Дикого Запада. — Да, — кивнул Джон. — Как ты это делаешь? Поделись секретом. — Я просто умею убеждать, — Спенсер плюхнулся в истлевшее кресло. Обивка уже давно расползалась на нитки, являя нам набивку. — Хм, Райан, — шепнул мне Брендон на ухо. — Может тебе взять пару уроков у Спенсера? Или все же ты возьмешь мастер-класс у меня? Его ладонь поползла по моей спине. — Сегодня ночью, например… — Дай мне хоть днем пожить спокойно, — говорю, еле шевеля губами. — Ри, не будь занудой. Шаги в коридоре. Дверь распахивается, и на пороге Джек Стоун. — Вы еще тут? Быстро на сцену! — Но, сэр, — говорит Джон. — У нас еще полчаса. — Я. Сказал. Марш. На Сцену. Брендон напоследок проверил все ли с ним в порядке. Поправил бабочку, облизал зубы и отдернул жилетку. Как всегда безупречен и привлекателен. Я и Джон берем гитары, и мы все покидаем комнату. Джулия, чмокнув своего любимого, удалилась к себе. Вы спросите, а как же правило номер два? Что же, отвечу. Этой паре на него плевать. Отказываться друг от друга из-за вшивой работенки? Нет. И Стоун это понимает. Поэтому не возражает. — Райан. Это Эллис. Вблизи казалось, что от нее осталась половина. Подошла к нам, взбивая волосы, чтоб прическа казалась пышнее, и поздоровалась. — Удачи тебе, — она поцеловала меня в щеку и сразу же стерла помаду. Я заметил, как Брендон закатил глаза. — Впрочем, как и всегда. — Спасибо, — я тоже поцеловал ее. На зло Брендону. В губы. Она слегка покраснела и убежала. — Хочешь заставить меня ревновать? — шепнул он, проходя за моей спиной. — С чего бы это? — отвечаю. — Тебе же все равно на меня наплевать. На мои чувства. — Я… — хотел он вставить свои десять центов. — Ну, ты даешь, — он пригрозил мне пальцем. Сколько раз мне удалось заткнуть ему рот? На пальцах можно пересчитать. Поцелуи не считаются. Спенсер разминает пальцы. Нам предстоит на сегодня еще пара песен и можно отправляться домой. Обычно мы задерживаемся намного позднее. Где-то до двух ночи, но сегодня вторник. А нам еще добираться до коммуналки, в которой мы снимаем две комнаты. Можно жить и в Лисице — вам предоставят комнату. Но мы предпочитаем снимать. Жить там, где работаешь? Нет уж, увольте… Джон трет переносицу. Брендон отщелкивает пальцами ритм мелодии, которую сейчас играют музыканты в зале. Все же человек красит место… У нас четверых одинаковые костюмы — черные брюки и жилет, белые рубашки, бабочки, подвязка на плече. Черные ботинки. Но сравнить, как смотрюсь я, например, и Брендон. Он в любой одежде будет выглядеть, как богатенький денди. Знает, как себя подать. — Райан, подождешь меня? — говорит Брендон. — Что, Бренни? — усмехается Джон, сдувая невидимые пылинки со своей гитары. — Сегодня ночуешь дома? — Да, — кивает Брендон. Он мелькает у меня перед глазами. Движется мягко, по-кошачьи. Парни, наверно, уже догадываются, что им предстоит услышать сегодня, после того, как все лягут. Хоть мы и старались не шуметь, я думаю, что нам не удалось остаться не услышанными. Удивительно, но когда мы лежим в постели, выключен свет, он становится совершенно другим. Он не язвит, не ведет себя, как последняя сволочь. Он нежный любовник. В такие минуты в моей голове пробегает мысль, а со всеми этими девушками он такой же? — Райан, ты выглядишь очень утомленным, — замечает Спенсер. А часам к трем ночи вообще буду засыпать на ходу. — Все в порядке, Спенс. В зале затихла музыка. Наш выход. — Хм… устал? — говорит Брендон. — Могу тебе сегодня сделать массаж, хочешь? — Засунь себе этот массаж, — отвечаю, копируя его интонацию. — Значит хочешь, — ухмыляется он. Мы занимаем свои места. Пальцы Брендона ласкаю микрофон. — Дамы и господа, — его голос завораживает. — Добрый вечер. Некоторые подарили Брендону аплодисменты. В частности те дамочки, которые уже носят слуховой аппарат, но до сих пор находят задницу Брена аппетитной. — But It's Better If You Do, — представил он присутствующим название песни. Я был словно в тумане. Играл, но даже не слушал что. Все делал на автомате. — I'm exactly where you'd like me, you know, praying for love in a lap dance and paying in naivety*, — раздался в моей голове голос Брендона. Я потряс головой, прогоняя наваждение, и, надеясь что этого никто не заметил. — Oh, isn't this exactly where you'd like me**, — продолжил он. Я перебирал струны… В этот стандартный вечер мне хотелось чего-то особенного. Хотелось вдохнуть чистого воздуха, чтобы сердце забилось с новой силой, в новом ритме. Хотелось что-то изменить, но я знал, что это бесполезный душевный порыв. Он пройдет так же быстро, как и пришел. * * * Я не успел толком понять, как закончился сегодняшний вечер в Лисице… Начал мыслить я только тогда, когда Брендон слегка толкнул меня, чтоб я шел за кулисы. Теперь осталось получить деньги за сегодняшний вечер и можно отправляться домой. У нас договоренность. Отыграли — получайте за работу. Так проще и нам и Стоуну. — Рай, так ты меня подождешь? — спросил Брендон, слегка запыхавшийся после нашего выступления. — Да, на улице, — отвечаю, не глядя на него. — Договорились. И Брен куда-то ушел. Может, договариваться с очередной крошкой на завтра? Но сегодня он мой… Втроем мы дошли до кабинета Джека. Он курил, копошился в каких-то бумагах, разговаривал по телефону и пил остывший кофе. Почему-то вспомнился Цезарь… — Сэр, мы… — начал Спенсер, но Стоун выставил вперед ладонь, показывая, что он сейчас занят. — Да, Розмари, я все понимаю, но бросать все в такой момент! — он отрыл из кучи какие-то счета и внимательно изучал колонки. В трубке слышался женский голос. — Райан, — позвал Джон. — Ты правда намерен сейчас ждать Брендона? — Да, — ответил я в полголоса. — А что? — Брось, Рай, — включился в разговор Спенсер. — Брен — непостоянный мальчишка. Ветер, гуляющий в его голове, сразу же выдувает все его обещания. — Все в порядке, — ответил я, понимая, что они все равно правы. — Я же обещал. — Вот если бы Брендон хоть раз сдержал слово… — задумчиво сказал Спенсер. Через десять минут я не выдержал. — Сэр, нам только… — я напомнил Стоуну, что мы все еще здесь, и он махнул на край стола. Там лежал незапечатанный конверт. Джон подошел к столу и взял его, доставая несколько банкнот и монет. Стоун прижал трубку к груди, чтоб на том конце линии не было слышно. — Конверт потом вернете, — сказал он. Джон кивнул и положил, теперь уже пустой, конверт на место. — Да это просто свинство с твоей стороны, дорогая! — для пущей убедительности Джек ударил кулаком по столу, чтоб это было слышно даже по телефону. Мы тихо удалились из кабинета. — По четыре доллара на брата, — объявил Джон, изучая зарплату. Мы разделили деньги. Восемь баксов дали мне, чтоб я сейчас отдал Брендону, а остальные восемь парни распределили между собой. Захватив пальто из нашей «гримерки», мы вышли на улицу. * * * Я сразу же поднял воротник. Осенняя промозглая погода забиралась за шиворот, прокрадывалась в рукава, холодила кожу. Влажные хлопья снега путались в волосах. Гель, которым была щедро полита с утра моя прическа, неприятно лип к пальцам, когда я проводил ими по волосам. Уличные фонари роняли печальный желтый свет на покрытую лужами дорогу. Мокрый снег собирался по краям дороги, оседал на поверхность луж. Машины, проезжавшие мимо меня, разгоняли колесами эту грязную кашу в стороны. Я поднес ладони к лицу и подышал на них, пытаясь согреть, а потом сунул в карманы пальто. Тяжелые от воды белые звездочки облепили мои плечи, волосы и ботинки. За моей спиной скрипнула дверь. — Райан? — неуверенный окрик и звук чавкающего под ботинками снега. — Ты чего тут мерзнешь? — Сам просил подождать, — пожимаю плечами. — Да? — Брендон потряс головой, и снег с его волос полетел в разные стороны. — Ах, да… Спенсер прав… — Держи свои деньги, богач, — я протянул ему четыре бакса. — Богач, говоришь? — он сунул деньги в карман и приобнял меня за плечи. — Я решился на одну штуку. Завтра расскажу, и мы испытаем ее в деле. — Завтра я иду на работу, — отвечаю, но не пытаюсь выбраться из его объятий. Почему? — Снова будешь таскать подносы? — он смеется. — И не надейся. — Брендон, может тебе и хватает четырех долларов в день, — останавливаюсь. Он тоже. — Ты забыл про нашу основную цель? — Нет, — он разводит руками. Снежинки ложатся на его губы, ресницы, волосы. Хлопья налипли на брови, и он напоминает Санта Клауса. — И эта самая штука, — он тычет в меня пальцем. — поможет нам разбогатеть. Разве я не гений? — он воздел руки к серому от облаков ночному небу. — Гений, — пробурчал я себе под нос. — Ладно, пошли. Я не хочу заболеть. Да и тебе не советую… Темнота… снег… прогулка пешком… И вот я уже открываю дверь нашей комнаты. Брендон прошел в комнату, снимая на ходу пальто. Я зашел следом и запер дверь на ключ. Тут живет настолько милая публика, что если забыли закрыть дверь на ночь, то либо проснетесь утром в совершенно пустой комнате, либо вообще не проснетесь. Я повесил пальто на крючок и исподлобья посмотрел на Брендона. Он не спеша развязывал бабочку перед зеркалом. Видимо думает, что и сегодня все пойдет по задуманному им сценарию. Не надейся… Пока ждал на улице, я думал над его словами. «… пора начать уважать себя…» «… ты смог поставить меня перед фактом…» «… будешь тихо сохнуть по мне…» Его слова задели меня. Он думает, что я предсказуем? Что знает меня? Ну что же, твои слова, Брендон, будут для меня стимулом изменить себя. Посмотрим, что ты скажешь потом… Я запустил пальцы в волосы, портя идеальную прическу. Скинул ботинки и встал за его спиной. Я видел свое отражение рядом с его плечом. — Райан, как ты думаешь?.. Его взгляд наткнулся на меня в зеркале… Часто, от нечего делать, я репетировал перед зеркалом. Пытался научиться такому же порочному взгляду, как у Брендона. Слегка наклоненная вперед голова, словно собираешься прошибить лбом стену. Веки слегка полуприкрыты. У меня неплохо получалось… Он скользнул взглядом по моим приоткрытым губам, столкнулся с моим решительным взглядом… — Решил обойтись без моих уроков? — он втянул одну щеку. Я шагнул вперед и прижался грудью к его спине. Нет, он конечно же все понял, но решил мне подыграть. Может хотел проверить, справлюсь ли я с ролью? Я опалял его шею горячим дыханием, а моя рука тем временем тянулась вниз. Брендон откинул голову мне на плечо и прикрыл глаза. Он просто растворился во мне. В моих объятиях… Мы скинули одежду и перебрались на кровать… Он комкал простыни и закатывал глаза. Выгибал спину, подставлял моим жадным губам свою шею… Я ловил стоны, слетающие с его уст… Его взгляд горел страстью. Как никогда ранее… Во мне словно проснулось похотливое создание. Оно желало соединиться с Брендоном каждой клеточкой, слиться с ним воедино, раствориться. Кожа горела в тех местах, которыми я прижимался к нему животом... На висках выступали капельки пота. Волосы лезли в глаза… Я упивался нашим единением… С каждым моим толчком он издавал прерывистый вздох… Я замер на мгновение. Он ласкал мой кадык губами, мягко покусывая кожу. Едва касался его кончиком языка… Я взвыл от наслаждения и впился в его, такие манящие и пьянящие, губы. Мои пальцы сжимали его бока, пересчитывали ребра. Завтра у него будут синяки. Но мне было плевать. Я был неуправляем… * * * С трудом я вырвал себя из объятий Морфея. Приятная тяжесть одеяла. За окном валит снег. Мне совершенно не хотелось вылезать из постели, одеваться, добираться черт знает куда и работать на полставки официантом. Выслушивать жалобы посетителей, желающих пересесть подальше от окна, потому что там дует. Подальше от кухни, чтоб их не смущали снующие туда-сюда официанты. Постоянно слышать «Что вы мне принесли?». Таскать на подносе грязную посуду. Видеть эти малоприятные остатки пищи и мечтать поскорее избавиться от них на кухне, вручив посудомойке. А ей каково? Она круглыми сутками трогает эту гадость. И в конечном счете не знаешь, что потом ты можешь подхватить, используя эту посуду. Ее руки скользкие от жира и замерзшие от холодной воды. А дома муж-пьяница и дети-оборванцы. Этот ее супруг-пьянчуга, его зовут Ричард, работает на заправке. Он дымит, как завод, и не задумывается над тем, что в один прекрасный день вся заправочная станция взлетит на воздух от его тлеющего окурка. Ох, Ричард... А ведь несколько сотен лет назад этим именем называли благородных королей старой доброй Англии. Ее чумазые дети… Старший, ему двенадцать, чистит на улицах ботинки прохожих. А младший попрошайничает. Об образовании тут не идет и речи. Измотанная, она приходит домой, готовит ужин на всю семью. Муж орет, как мясник. Сыновья сидят смирно, боятся издать лишний звук, чтоб не схлопотать от отца, пребывающего в пьяном угаре. Сонное шевеление рядом во мной. Я повернулся. Брендон, слегка нахмурившись, уткнулся в подушку, натягивая на плечи одеяло. Я улыбнулся. Он такой милый, когда молчит и не пытается задеть меня. Его глаза закрыты, ресницы черным веером лежат на щеках. Рот чуть приоткрыт, и губы влажно поблескивают от слюны. Он тихий и мирный. Словно ангел. Голова утонула в подушке. Так хочется продлить эти секунды. Вытащить из-под своей головы подушку. Аккуратно. Чтобы он не проснулся. Взбить ее, чтобы пух внутри лениво расправился после ночи, когда моя голова прижимала его к матрацу. Сонное дыхание будет скользить по его губам. Слюна будет высыхать, и он снова оближет губы. Чуть дернет плечом. Я наклонюсь к нему, еле коснусь губами его лба. Уберу челку с лица. Он лениво махнет рукой. Мои губы дрогнут в улыбке, и я прижму к нему подушку. Сначала будет тихо. Потом он проснется от нехватки воздуха и начнет махать руками. Я навалюсь на него всем весом, не позволяя сбросить подушку с лица. Его руки будут дергаться все слабее и слабее. Он оставит мне широкую полосу на руке, в которой начнет собираться кровь, подступившая к свободе из пульсирующий капилляров. Царапину, которую он оставит мне на память. Я буду зализывать ее. Когда она подсохнет и начнет заживать, я сковырну корочку. Кровь снова начнет собираться в ранке. Сгустится, превратится в красную субстанцию. А вокруг нее будет отсоединившаяся водичка — плазма. Сукровица. Тромбы распадутся, соединяясь в единую массу, закрывая ранку — трещину в оболочке организма. Чтобы новая кровь не выходила из меня. На ранке появится корочка. Я сковырну ее снова. И снова, когда заживет. И снова, и снова, и снова. Пока не останется шрам. Память о Брендоне. Он последний раз дернется и затихнет. Я буду лежать рядом с ним и рассматривать шрам. Шрам. Который он мне оставил. На долгие годы памяти. Пока он не начнет постепенно рассасываться. Посмотрел на Брендона. Он тихо посапывал во сне… Я выбрался из-под одеяла. Старался не шуметь. Черные брюки, рубашка, пуловер — и вот я одет. Брендону не куда спешить, а вот у меня работа. Я беру свое зимнее пальто. Рисунок в куриную лапку. Это считается модно. Но по мне — полная безвкусица. — Райан, — слышу из-за спины сонный оклик Брендона. — Ты чего шуршишь, как мышь? — Доброе утро, — ну вот. Теперь он меня не пустит на работу. Раз уж он вчера пообещал… Удивительно, но когда он обещает что-то сделать, то это сразу же выдувается из его головы. А если обещал сделать вредность — то непременно исполнит. Вот такой уж он тяжелый человек. — Доброе, — зевнул. — Ри, ты куда? — Брендон, я на работу. И ты не сможешь меня не пустить… — А? — он почесал ключицу. — Ах, да… Да, ты не пойдешь ни на какую работу. Мы будем воплощать в реальность мой гениальный план. Что же, я тоже могу ошибаться… I'm exactly where you'd like me, you know//Praying for love in a lap dance and paying in naivety* — Я именно такой, каким ты меня любишь//Молю о любви в танце на коленях и расплачиваюсь наивностью Oh, isn't this exactly where you'd like me** — И разве это не именно тот момент, когда я такой, каким ты меня любишь? TBC
Юлёк: Шикарный рассказик, спасибочки)))
Seamus Finnigan: Юлёк, спасибо
Seamus Finnigan: Приношу извинения перед мистером Россом, отцом Райана. О покойных плохо не говорят... ~ ~ ~ — Ты надо мной издеваешься?! — для убедительности я покрутил пальцем у виска. — Но Росс!.. — Брендон с упреком на меня посмотрел. — Что «Росс»? — я упер руки в тощие бока. — Я больше двадцати лет «Росс»! Под предлогом «Я расскажу тебе все по дороге», Брендон сообщил мне о своей «гениальной идее» только у самого входа в некое подобие казино. Брендон оделся с особой тщательностью (ой, не к добру это), мы кое-как перекусили и вышли на улицу. Когда я завел разговор о том, что он задумал, то Брен перевел стрелки на тему прошедшей ночи. Мне удалось уклониться от разговора. Это стало для меня вторым тревожным звоночком, потому как раньше мы никогда не обсуждали наши ночные мероприятия. А когда мы уже почти пришли, то объявил: — Райан, у тебя есть четвертак? — Есть. А тебе зачем? Уже умудрился просадить? Он недовольно сморщился на слове «просадить». Это еще больше встревожило меня… — Ты собрался играть?! — я не верил этой мысли, но ничего другого не приходило в голову. — Головой ударился? — Росс, прекрати вопить! — он схватил меня за плечи и оттащил от какой-то невзрачной двери, где, как я предполагал, и пропагандировали азартные игры. — Я же тебе не предлагаю руку в мешок со змеями засунуть! — он больно приложил меня спиной к какой-то стене. — Это всего лишь… — Это не всего лишь! — мои глаза метали молнии. По крайней мере, я на это надеялся. — Хочешь, чтоб мы погрязли в долге из-за тебя? — Да почему же погрязли?.. — он потряс меня за плечи. — Да потому, что ты ни хрена не выиграешь! — процедил я сквозь зубы. Снег летел мне за шиворот. — Это нереально! — На прошлой неделе один парень выиграл 100 долларов! Знаешь, что можно сделать на эти деньги? — Брен, ты идиот! — я безнадежно покачал головой. — Это уловка! Ты хоть что-нибудь читаешь? Газеты. Знаешь что это такое? Азартные игры разрешили для пополнения бюджета штата. Смекаешь? У правительства нет достаточно денег, и они наживаются на таких болванах, как ты! Он недовольно выпятил губы. Пускай дуется! Мне плевать! Брендон расслабил хватку. — Но я уже играл, и мне везло… — Ты надо мной издеваешься?! — Но Росс!.. — Что «Росс»? Я больше двадцати лет «Росс»! Посмотрев на меня, как на врага всего американского народа, он гневно топнул, чуть не отдавив мне ногу и, сделав несколько шагов по направлению к невзрачной двери, замер. — Ладно! — крикнул он. — Я тебя с собой не тащу! Можешь идти в свой занюханный ресторанчик, работать. А потом вечером, еле соображая от усталости, тренькать на гитаре! — А ты? — я шагнул к нему, выгребая снег из-за воротника. — А я пойду испытывать судьбу, — он повернулся. Руки сложены на груди. Рукава пальто натянулись в локтях. На лице упрямая гримаса. — Только через мой труп! — крикнул я ему, чтоб он услышал меня сквозь снежную завесу. — Это легко устроить! — проорал он в ответ. Мне словно дали мешком по голове. Я покачнулся. Ноги подогнулись, и я утонул острыми коленками и ладонями в снегу. На меня обрушился сугроб? Лавина? Я передернул плечами, и большая часть снега свалилась за землю. Над нами раздался крик: — А ну, убирайтесь отсюда, бездельники! — верещал кто-то женским голосом. Пальцы ныли от холода. Я сразу растер ладони и стал выгребать снег из-за шиворота. — Раскричались тут под окнами! Щас полицию вызову! Брендон недовольно уставился на тетку. Я посмотрел наверх и сунул руки в карманы. На балконе стояла женщина, напоминавшая воздушный шар. На ней пестрел цветастый халат. Голова была увешана бигуди. Ее балкон, в отличие от остальных, чернел на фоне ослепляющей белизны. Так вот откуда на меня обрушилась лавина… — Слышали?! — крикнула тетка. Брендон молча подошел ко мне и протянул руку. Я нехотя вытащил ладонь из кармана и ухватился за Брена. — Какой ты холодный, — заметил он, стряхивая снег с моих плеч. Брюки на коленях промокли. — Ты похож на воробья, которого зарыли в сугроб, — уголки его губ дрогнули в неуверенной улыбке. — Меня и зарыли, — я отряхнулся, как собака, вылезшая из реки. — Пойдем, согреешься, — Брендон заботливо похлопал меня по спине и повел в сторону той невзрачной двери. Все же злосчастного «казино» мне не избежать сегодня… * * * За дверью была лестница, которая вела в подвал. Внизу оказался обычный заурядный бар. Не было и намека на одноруких бандитов и прочие слот-машины, карточных и бильярдных столов, рулетки. Помещение было заставлено замусоленными столами и стульями. Под самым потолком искрились окошки, залепленные снегом. Пары алкоголя витали в воздухе, так что казалось можно окосеть от одного только запаха. Народу было немного. Человек пятнадцать. Вид у многих довольно помятый. Поначалу я удивился, почему столько человек сидит тут и заправляется горючим в разгаре дня. — Нелегальные бары безопаснее открывать, пока все заняты делами, — разъяснил мне Брендон, когда я озвучил вопрос. Я дышал на ладони, пытаясь их согреть. Мы сели за барную стойку. Руки неприятно липли к столешнице, уделанной пролитым пивом. К нам подошел бармен в заляпанном фартуке. — Что будете пить, джентльмены? — он криво улыбнулся и потянул себя за пышные усы. — Что-нибудь некрепкое, — Брендон хлопнул в ладоши. — Нам сегодня вечером еще надо будет соображать. — Понимаю, — кивнул усач, протирая стаканы. — Поищем, сэр. Ну надо же! Вы только подумайте! Совесть у него проснулась! Не хочет вечером со сцены вместе с микрофоном свалиться! — Чайка уже в гнезде? — как бы невзначай спросил Брендон, разглядывая посетителей. — Чайка? — переспросил я. Брен приложил палец к губам с многозначительным взглядом, говорившим «Я тебе потом все объясню», и уставился на бармена. Тот неспешно поставил перед нами выпивку. — Еще не прилетела, — отозвался усатый бармен. — Десять центов. Брендон молча отхлебнул из своего стакана и потянулся за деньгами. — Чайка? — повторил я. Брен наклонился к моему уху и пробубнил: — Это нечто вроде контрольного вопроса. Игровым залом владеет один прощелыга, — поведал он, протянув деньги бармену. — Джон! Еще виски! — раздалось из-за столика за моей спиной. — «Не в гнезде», — продолжил Брендон. — значит, он сюда еще не пришел. А чайка потому, что у него на плече татуировка этой птички. Я кивнул. Не нравилась мне эта затея. Потянувшись за стаканом, я почувствовал внимательный взгляд Брендона. — Что? — спросил и опрокинул весь стакан в рот. Зря я это сделал. Горло обожгло, и жгучая смесь потекла по моей глотке. На глазах выступили слезы. Брендон сначала сосредоточенно всматривался в мое лицо, а потом заржал. Мне стало обидно. Я судорожно выдохнул. Если бы к моему рту сейчас поднесли спичку, то вспыхнуло бы яркое пламя. — Прости, — простонал Брендон. На его глазах тоже выступили слезы. Но от смеха. — Просто у тебя такая физиономия… По столешнице проехался стакан с водой, присланный барменом с другого конца стойки. — Спасибо, — еле выговорил я, жадно глотая ледяную воду. Стало полегче. На лбу выступили холодные капельки пота. — Зато согрелся, — Брендон двинул кулаком по столешнице, так что его выпивка чуть не выплеснулась из стакана. — Что это? — сипло проговорил я, игнорируя его смех. — Коньяк, — Брендон со счастливой улыбкой утер слезы радости. — Такая смесь может запросто уздечку разъесть, — я вытер лоб рукавом. — Полегчало? — крикнул бармен. — Да, ему уже лучше, — весело ответил Брендон. Черт! Иногда его хочется прибить. Но сердиться на него невозможно. Он бывает страшной сволочью на публике. Даже при Спенсере и Джоне. Но когда мы одни — никогда. Брендон странный человек. Что у него на уме — известно только ему одному. Да и то не всегда… Может это и хорошо? Я живу с ним, как на вулкане. Извержение может начаться в самый непредсказуемый момент. Но, черт возьми, я не могу жить без этого экстрима! Вот он, сидит сейчас слева от меня. Такой красивый, жизнерадостный, решительный, заботливый и непредсказуемый. Пьет эту гремучую смесь и улыбается своим мыслям. — Так что ты намерен делать, когда чайка будет в гнезде? — нарушил я молчание. — Не я, а мы, — поправил он. — Мы, Райан, попробуем счастье на игровых автоматах… — А почему не сразу в рулетку? — горько усмехнулся я. Неприятное чувство дежа вю прокрадывалось в сердце. Что-то из детства. Я пытался это забыть. Выжечь из памяти любым способом. Верил, что больше такого не повторится. Не со мной. Никогда. Я так мечтал выкинуть это из головы, что теперь неприятные воспоминания настойчиво всплывают перед глазами. Вечер… плачущий мальчик… пустая квартира… пьяный отец… Пьяный, потому что не смог ничего выиграть и все остальные деньги спустил на выпивку. Пьяный, потому что мать плачущего мальчика не вынесла этого и ушла. Много лет назад, когда он еще что-то из себя представлял. Пьяный, потому что он должен обеспечить этому мальчику достойное будущее, а он все спускает на азартные игры и выпивку. И не может остановиться. Потому что думает, что в один прекрасный момент четвертак блеснет в его руке, запустится механизм автомата, скрежет барабанов… Они выстроятся в комбинацию символов. Одинаковых картинок. И раздастся веселый звон монет, которые будут с дробным звуком падать в металлический поднос. Он будет выгребать выигрыш, а монеты будут все падать и падать. Карманы будут тяжелеть от блестящих четвертаков. Но этого все не происходило и не происходило. И он каждый раз все напивался и напивался с горя. Чтоб не видеть немого упрека в глазах сына. Чтоб не пришлось оправдываться. Чтоб вина не грызла его, и можно было просто, добравшись до дома, забыться мертвецким сном. А на следующий день снова испытывать судьбу… — Ты что! — голос Брендона вырвал меня из воспоминаний. — В рулетку надо играть, чтоб было не стыдно подойти к столу, и у тебя уже что-то было на руках. Мы начнем с одноруких бандитов. А если повезет, то можно и в рулетку… — Нет! — мои ногти впились в деревянную столешницу, оставляя следы в виде полукругов. — Райан? — неуверенно позвал меня Брен. — Тебе нехорошо? — Нет, — я помотал головой, чтоб он поверил мне наверняка. — Просто вспомнил кое-что… — Не волнуйся, — Брендон накрыл мою ладонь своей и сжал, чтобы подбодрить меня. Она была такая горячая. И сухая. Мне хотелось уйти отсюда. — Я не буду ставить больше, чем у нас сейчас есть… — У нас? — я был оглушен нахлынувшими воспоминаниями, поэтому просто тупо переспросил. — Да, я не хочу потом отрабатывать задолженные деньги. — Ты предлагаешь мне сегодня стоять у глупой консервной банки и ждать, когда на нас свалится манна небесная? — я буравил его взглядом. Его ладонь по-прежнему успокаивающе покоилась на моей. — Ну… — протянул Брендон. — Не совсем так, но в принципе ты прав… — Блеск! — я вырвал руку из-под его ладони и стал задумчиво изучать обтрепанные рукава моего пальто. — У тебя есть другая идея? — он привалился плечом к моему. От него пахло этой зверской жидкостью. — Нет, но… давай сделаем так, — я понял, что бандитов нам не избежать. Брендон уперся, как баран. — Мы четко определим сумму, которую можем позволить себе проиграть. Чтобы потом было не так обидно. Идет? — я хотел его оградить от горя, разочарования, и глобального проигрыша. Я не хотел, чтобы он повторил судьбу моего отца… — Идет. Мы скрепили наш уговор крепким рукопожатием. — Господа, — заговорчески проговорил бармен. — Чайка в гнезде. TBC
Annny: я,как всегда,восхищена))Люблю твой стиль и манеру написания жду продолжения
Seamus Finnigan: Annny, спасибо)))
Seamus Finnigan: — Идем? — все еще не разжимая рук, спросил Брендон и кивнул куда-то вдаль заведения. — Да, но… — мне так не хотелось туда идти. Я словно подписывал нам смертный приговор. — Ах, сумма… — Брен встал со стула. Я последовал его примеру, но с места не двинулся. — Давай оставим у нас полдоллара, а остальное… — Ты, вероятно, шутишь? — я не верил своим ушам. — Нисколько, — хмыкнул он. — Знаешь, сколько у нас долгов? — я не мог стерпеть эту глупость. — И мы все покроем, — улыбнулся он. Уж слишком лучезарно. Словно у него в голове билась какая-то шальная мысль. Росс, протри глаза! Так оно и есть! — Что-то мне так не кажется… — Райан, — терпеливо начал Брендон, словно пытался вбить в голову малышу, то есть мне, что один плюс один будет два. — Я уже тебе сказал, что я тебя не держу. Ты можешь идти. — Ну уж нет… Поразительно, я ничуть не ожидал увидеть за простой деревянной дверью, черневшей в дальнем конце бара, такое. Сначала мне бросилось в глаза обилие зеленого и полумрак. Бледно-желтый свет расходился конусом. От низко висящих ламп к полу. Стены облицованы деревянными панелями. Это напоминало обстановку яхты. Когда глаза немного привыкли к зелени, я понял, что это сукно, которым обиты игральные столы. Я даже не ожидал, что в подвале дома из неприглядного райончика, по соседству с невзрачным баром может расположиться такой игровой клуб. Странно, но практически никто из тех людей, что сидели в зале не пошли с нами. Неожиданно передо мной исчез зал, и выросла скала. Буквально из ниоткуда. Я поднял глаза и встретился взглядом со здоровенным мужланом, преграждавшим нам дорогу. — Джим, как дела? — слишком самоуверенно спросил Брендон. Сначала у меня было чувство, что этот здоровяк сейчас мокрое место от нас оставит — уж очень мне не понравилась болезненная сосредоточенность его лица. Потихоньку гримаса стала теплеть… — Брендон! — он мощно хлопнул Брена по плечу, что тот даже покачнулся, но, тем не менее, устоял. — Замечательно. Как видишь, я все еще здесь. Благодаря тебе. А у тебя как? И кто это с тобой? — Это Райан, мой… — он указал ладонью на меня, словно рекламировал новый автомобиль. — Мой хороший друг. Райан, это Джим. Он здесь подрабатывает вышибалой. А вообще… — А вообще, — прервал Брендона здоровяк по имени Джим. — я участвую в кулачных боях. Я дружелюбно улыбнулся. Болтать с Джимом мне совершенно не хотелось. — Ладно, Джим. Удачи тебе. А у нас еще тут дела, — и подмигнув ему, Брендон потянул меня за рукав к дальней стене, уставленной игровыми автоматами. Все однорукие бандиты. Они выстроились перед нами, словно армия ополчившихся защитников выигрыша. Все как один пестрели какими-то логотипами, рекламами. Я не всматривался, что на них было изображено. Но на одном четко заметил игральные кости и вишенки. — Брендон, отдай мне тот доллар сейчас и по-хорошему. Он полез в карман… Это было так, как я и боялся. Сначала стала подтягиваться публика игроков. Четверка солидных с виду мужчин сразу оккупировала столик для игры в покер. Ярко накрашенные дамы в корсетах и пышных юбках. Джентльмены в шляпах. Я не рассматривал местную публику. Видел лишь поверхностно. Меня волновал Брендон. Взяв по бокалу выпивки, мы расположились в дальнем конце, подальше от играющих. Автомат просто пожирал нашу вчерашнюю зарплату. С веселым звоном, монетки проваливались в щель и больше не возвращались. Брендон не спешил отправить наши четвертаки сразу на съеденье большой консервной банке. Сначала он опустил монетку просто так. Звякнув, она провалилась в недра адской машины. Брендон уверенно потянулся к ручке запуска игры. Он крепко сжал ее пальцами, сияющими глазами посмотрел мне в глаза, словно уже держал выигрыш в руках, и потянул рычаг. Сработал механизм. Барабаны завращались. И все. Больше ничего не произошло. Какая-то комбинация из фруктов. Я не разбираюсь в том, за что и сколько монет выпадает, но надеялся, что это знает хотя бы Брендон. Потому что если он от балды тут сидит и просто отдает на съедение свои деньги… Наши деньги. «Но я уже играл, и мне везло…» — эти слова беспрестанно звучали у меня в ушах, пульсировали в висках, разливались по венам по всему телу. Вот же игруля… — Хм… — Брендон недоверчиво уставился на автомат. Пару раз стукнул по нему кулаком, в надежде, что что-нибудь, да вывалится. Ничего. Он пожал плечами и достал новую монету. Брендон проводил с четвертаками странные манипуляции. Он тер их, словно волшебную лампу Аладдина, будто ждал, что сейчас появится Джин. Шептал им что-то, зажав в кулаке, и опускал во чрево автомата «Благодаря нам процент нищеты среди американских граждан растет». Он даже просил меня плюнуть на монету. Я бы плюнул. Да только не на монету. Я мучался от бессилия… После седьмой проигранной монетки я хотел, во что бы то ни стало, увести его отсюда. Но когда механизм автомата остановился, в металлический поднос упали два четвертака, весело звякнув о его край. Брендон твердо заявил, что нам стало везти, и объявил, что не сдвинется с этого места, пока не выиграет. Это была ошибочная фортуна. Автомат сожрал все… Проиграть все, чтоб один раз выпали две жалкие монетки? Ну, нет! — Райан, — Брендон вцепился в отвороты моего пальто. Ткань брюк на коленях уже давно высохла. Так долго мы тут сидели. — У нас же есть еще доллар… — Нет, Брен, пошли, — я умоляюще посмотрел в его глаза. — Давай, поднимай свою задницу, и мы уходим. — Как «нет»? — он видимо меня не услышал и понял только одно слово. — Как «нет»?! Я же видел, как ты его положил в карман… — Мы решили его не тратить, — твердо заявил я. — Но мне сейчас повезет, — я не мог смотреть в эти наполненные щенячьей верностью глаза и слушать, как он канючит. — Вот увидишь. — Брендон, — я легонько потряс его за плечи. — Пожалуйста, пойдем отсюда. Ты не в себе… — Я не в себе?! — он вырвался из моих рук. — Это я-то не в себе?! Зря я это сказал… — Умоляю тебя, пойдем, — я снова схватил его. Брендон как-то безжизненно опустился на свой стул и тяжело вздохнул. Он так настойчиво всматривался в пространство, что мне даже стало страшно. — Пойдем, — наконец он нарушил порядком затянувшееся молчание. Я облегченно вздохнул и мысленно поблагодарил Бога за то, что он, наконец, его образумил. — Пойдем, — повторил он и поднялся. Когда мы вышли на улицу, мне словно подарили вторую жизнь. Словно я вышел из тюрьмы на свободу. Словно это первый глоток чистого воздуха после десятков лет жизни в подземелье. — Молодец, — я прижал его к себе. Мне было очень страшно за него. Ну, проиграл. Ну и что? Он же сам, добровольно оттуда вышел. Правда без моих уговоров тоже не обошлось… — Почему ты говоришь со мной, словно с маленьким ребенком? — тихо спросил он. Я смотрел, как снежинки медленно ложатся на его щеки и мгновенно таят, превращаясь в капли, стекающие холодными струйками вниз, прячась в складках одежды. — Почему меня никто не хочет воспринимать серьезно? Да, я несобранный. Да, я безалаберный. Да, я эгоист и думаю только о себе. — Как мило, что ты это признаешь, — говорю в ответ. — Чем я хуже других? — в его карих глазах застыла мольба. Вязкое очарование момента. — Наоборот, ты лучше других, — я смахнул снежинки с его бровей. — И поэтому никто не считается с моим мнением? — он говорил, и его дыхание превращалось в сгустки белого пара. — Спенсер смотрит на меня, как на одержимого гормонами мальчика… — Тебе не безразлично, как на тебя смотрит Спенсер? — почему-то мне хотелось задеть его. Чтоб ему стало тошно. Чтоб на его больших карих, почти черных, глазах выступили слезы. Тогда бы я знал, что он еще может чувствовать, а не только искать утешение в объятиях бесчисленных красоток. — Брендон, — тихо зову его. Хочу, чтобы он смотрел мне в глаза. — В том, что к тебе так относятся, виноват лишь ты. — Но… — Пойдем… Мы шли пешком. На головах и плечах уже были сугробы. Я был счастлив, что стены, которые выстроил Брендон вокруг себя, наконец, дали трещину. На первый взгляд может показаться, что Брендон — открытый и общительный. Но это не так. Он часто замыкается в себе. Не доверяет никому до конца. Даже нам. Даже мне. Из него все надо вытягивать клещами. Он редко такой. Но если подавлен, то это давит и на нас с ребятами. Оставшееся время мы гуляли по городу, выбрав самую длинную невзрачную дорогу до Лисицы. Мы проходили мимо моей работы, и я решился зайти, чтоб уладить проблему касательно моего сегодняшнего отсутствия. Но оказывается, она была уже улажена. Меня уволили. Вот так запросто. Им нужен был свободный кадр. И они решили, что раз я не пришел, то мне не особо и нужна эта работа. Я промолчал. Что я еще сделаю? Оказалось, на этом наши проблемы не закончились… * * * — Сучка! — услышал я орущего Джона. — Видеть тебя не хочу! С рукавами, закатанными по локоть, Джонатан потрясал кулаком и орал что-то в конец коридора. Громко хлопнула дверь. — Не советую вам сейчас тут быть, — тихо сказал внезапно появившийся Спенсер. Он так неожиданно перед нами с Брендоном очутится, что я решил, будто он вышел из стены, как приведение. — Еще попадете под горячую руку. Совершенно сбитых с толку, Спенс проводил нас до комнаты. — Что происходит, Спенс? — сразу спросил я, как только он закрыл дверь. — Джон застукал Джулию… — начал Спенс, оглядываясь на дверь, будто разъяренный Джон мог ее сейчас вышибить. — Ну, сам понимаешь за чем. Он в бешенстве. Хотел разбить гитару об ее голову… — Что? — Твою гитару… — Что?! Брендон же, не обращая ни на кого внимания, грузно свалился в истлевшее кресло. — Да и у меня не особо все весело, — Спенсер привалился спиной к стене. — Тот пьяница, который работает на нашей заправке, все же взорвал ее. Видели бы вы пожар! Дымом заволокло целый квартал, а ему хоть бы хны! И многозначительно кивнул. Ох, Ричард… Неужели вашей семье есть, чем за все это расплатиться? — Так что я теперь временно без работы, — Спенсер недовольно сложил руки на груди. Как и я… Брендон вообще не работал, кроме как в Лисице. А сейчас тупо пялится в пространство. Хоть бы помог советом. Он же у нас гений! О чем он вообще сейчас думает? О проигрыше? Или он все же слышал, что рассказал Спенс, и сейчас обмозговывает сложившуюся ситуацию? — А с ним-то что? — Спенсер кивнул на Брендона, все еще сверлящего возведенную перед ним стену. — Долгая история… — я не хотел портить и без того невеселое расположение духа Спенсера. — Потом расскажешь? — хмыкнул Спенс. — У меня теперь вагон свободного времени. Брендон медленно повернул голову. Он с таким мученическим лицом на нас посмотрел, словно у него началась морская болезнь. — Стерва! — раздался крик из коридора, и дверь распахнулась настежь. На пороге стоял разгневанный Джон. Он был похож на Зевса. Его глаза метали молнии. — Мистер Уолкер! — услышал я и сразу узнал голос Стоуна. — Не переходите ли вы границы?! — Увольте меня! — крикнул Джон. Любой, кто попался бы на глаза Джонатана, сейчас бы упал замертво, как если бы встретился взглядом со смертоносным Василиском. — В этом нет необходимости. Вы уже можете паковаться. — Сэр, я… — Джек одной фразой сбил с Джона спесь. Руки безвольно повисли по бокам. — И вы, джентльмены — тоже, — Стоун кивнул на нас всех. Сначала на Спенсера. Потом на меня. И, наконец, Брендона. — Мистер Ури, что с Вами? Нехорошо? Брендон что-то неопределенно промычал в ответ. Что?! — Сэр? Вы хотите сказать, что мы свободны? Все четверо? Джон нехорошо на меня посмотрел. — Да, все четверо! Вообще все свободны! — Может, хотя бы объясните? — нарушил молчание Брендон. Честно, не ожидал, что он сейчас заговорит. Кто угодно, но не он. — Лисицу закрывают, — Джек ухватился рукой за дверной косяк, словно за спасательный круг. — У девчонки обнаружили СПИД, и теперь нам хана… — Девчонки? — тихо спросил я. — Эллис… У меня отвисла челюсть. — Эллис? — Да, не знаю, как девчонка умудрилась… Да и не хочу знать… И он скрылся в темноте коридора, тихо прикрыв за собой дверь. TBC
Me|StresS|eD: фигасе ситуация. Чем дальше, тем интереснее
Vert: Все замечательно, только СПИД в те времена еще не открыли
Seamus Finnigan: Me|StresS|eD, благодарю)) фигасе ситуация ничего, разберутся Vert, спасибо СПИД в те времена еще не открыли Ну извините, на то я и указал в предупреждении, что у меня факты о 30-х годах могут расходиться с реальностью
Seamus Finnigan: Это был предел. Хуже мог быть только конец света. Прекрасный вечер — как удачное завершение чудесного дня. Нечего сказать! Я выбежал в коридор и догнал Джека Стоуна у дверей его кабинета. Вокруг было все так же темно. Лампочку так никто и не удосужился вкрутить. — Сэр, — как «неформальный заступник» я просто обязан был знать. Джек остановился. Плечи ссутулены, волосы, как обычно, зализаны назад. — Я слушаю тебя, Райан, — сказал он, не оборачиваясь. — Я по поводу Эллис, — говорю, обойдя его. Он внимательно изучает свои шнурки на ботинках. Не смотрит на меня. По крайней мере, старается. — Я могу ее увидеть? — Зачем? — он смотрит на меня и открывает дверь кабинета. Теперь мы стоим в пучке света зимнего вегасовского солнца, льющегося сквозь окна в кабинете. Вокруг нас в коридоре — темень. — Мне надо, правда, — говорю ему. Он заходит в кабинет. Я следом за ним. — Закрой дверь, пожалуйста, — говорит Джек, не поднимая головы. Он что-то увлеченно и одновременно рассеянно искал на письменном столе. Наконец, выудив какую-то бумажку, посмотрел на меня и сказал: — Не думаю, что это хорошая идея, Райан, — он потянулся к телефону. — Выходите через черный ход, если хотите избежать лишних вопросов полиции. Они сейчас в зале, так что поторопитесь. — Спасибо, — я подошел в двери и потянул ее на себя за ручку. — А вы? — А что я? — он набирал какой-то телефонный номер. — Я не привык бежать от ответственности за содеянное. Поэтому буду отвечать за свои поступки. — Я пойду? Он нервно кивнул. Я уже почти скрылся во мраке коридора, когда Джек, зажав динамик телефонной трубки ладонью, окликнул меня. — Райан, — сказал он. — Удачи вам. Вашей группе. — Спасибо, Джек, — кивнул я. — Вам тоже. Разорение. Абсолютно разоренная комната предстала моим глазам. Вывороченные тумбы, шкафы, ворох вещей, разбросанный по всем горизонтальным поверхностям. Поверх всего покоятся музыкальные инструменты. — Спешные сборы? Все замерли. Я прервал их эвакуацию. — А, это ты, Райан, — улыбнулся Спенсер настолько, насколько это позволяли сложившиеся обстоятельства. — Да, — я отставил стул, преграждавший мне проход, к стене. — Вам помочь? — Не откажемся, — одобрил предложение Джон, убирая гитару в футляр. Спенсер возился со своей одеждой. Я взял футляр от своей гитары и посмотрел на Брендона. Он исподлобья пытался поймать мой взгляд. — Райан, можно тебя на пару слов? — спросил он, посмотрев на парней. — Конечно, — положив футляр в общую кучу, я пошел в коридор. Брендон за мной. — Мы сейчас, — бросил я Спенсеру и Джону, пожавшему плечами. — Райан, — напряженно выговорил Брендон, когда за нами закрылась дверь. И пустое молчание. Он собирался с мыслями. — Ну? — я сложил руки на груди. — Спасибо тебе, — наконец выговорил он. Я хотел ответить, но он поднял ладонь перед собой, давая понять, чтобы я помолчал. — Если бы не ты… — Брендон закусил губу. — Я бы... тоже, — закончил он, причем весьма странно. — И еще, спасибо, что пока не сказал Джону и Спенсу. — А какая разница? — я пожал плечами. — Не узнали сейчас, узнают потом. Просто иметь дело с разгневанным Джоном тебе явно не улыбалось. А вот по поводу «ты бы — тоже», я что-то не понял. — Я имел в виду, что если бы не ты, — теперь уже более уверенно заговорил он. — Я бы точно переспал с Эллис. И тогда… неизвестно, что было бы со мной… — Оу… — было все, что я мог сказать. — И если бы не ты, неизвестно, как бы все закончилось в клубе, — он подошел ближе. — Я надеялся, что ты сможешь вовремя меня остановить, если что-то пойдет не так… Он подошел еще ближе и обнял меня. Словно сынишка прижался к отцу. Мне стало так тепло на душе… — И вообще ты — мой ангел-хранитель, — прошептал он мне в шею. Мне стало щекотно от его дыхания. Я хотел засмеяться, но сдержал себя, чтоб не испортить момент. * * * Темнота. Засаленные, отставшие от стен, обои. Замусоренный пол. И тишина, прерываемая редкими всхлипами. Мальчик, забившийся в угол, и, размазывающий слезы по щекам. Это его всхлипы. Непонятно, сколько времени он вот так сидит. Но по затекшим ногам можно догадаться, что уже несколько часов точно. Не сдвигаясь с места. Он отрешенно смотрит в темное пространство перед собой. Перебирает в голове воспоминания. А из глаз его тихо текут слезы. По щекам, крыльям носа и капают с подбородка. Внезапный громкий стук в дверь вырывает его из размышлений. — Сынок! — доносится из-за двери. — Открой папе! И мальчик послушно поднимается, словно на ватных ногах, идет к двери. На нем поношенные старые брюки и растянутый вязаный свитер. Подходя к двери, он обернулся. За окном валил снег, крупными хлопьями укрывая землю, дома, прохожих. Скрежет замка, позвякивание цепочки, скрип дверь. Мальчик покачнулся — его обдало перегаром. В квартиру ввалился отец. Он захлопнул дверь и взъерошил волосы на голове сына. — Рад папке? — икнув, спросил он. Мальчик промолчал, пытаясь незаметно стереть рукавом свитера слезы с лица. — А? — окликает его отец. — Да, — шепчет мальчик. Он изучает пол, не решаясь поднять взгляд на отца. — То-то же! — улыбается разомлевший от алкоголя отец и, пройдя в квартиру, падает на диван. Сын проходит за ним следом, после того как запер дверь. Он подпирает стену и смотрит на развалившегося на диване отца. Тот, повернув к нему лицо, еле шевеля языком, спрашивает: — Как школа? — Сегодня выходной, — изучая руки, отвечает сын. — Да? — на минуту отец задумывается. — Ну да… Мальчик все так же продолжает стоять у стены. Он настолько худ, что в этом свитере, который на нем просто болтается, вместилось бы еще два таких же ребенка. — Что ты там встал? — бормочет отец. — Иди сюда, — он хлопает ладонью рядом с собой. — Не съем я тебя, — пьяно смеясь, добавляет он, заметив замешательство сына. Отрываясь от стены, мальчик медленно пересекает комнату и останавливается рядом с отцом. — Садись! — бодро говорит тот сыну. Мальчик еле заметно качает головой, давая понять, что ему и стоя хорошо. — Ну, как хочешь, — махнув рукой, заявляет отец. Он подпирает голову кулаком и смотрит на сына. Его взгляд плывет и ему приходится напрягаться, чтоб поймать сына в фокус. — Я хочу, чтобы ты понял, — заплетающимся языком произносит отец. — Вы ты думаешь, папа такой гад, все пропивает, проигрывает… Сын лишь тихо качает головой. — Нееет, — отец потрясает в воздухе указательным пальцем. — Я знаю, что ты… думаешь… Его речь постепенно стала затихать. — Но я работаю… и пытаюсь, — тяжело выдохнул он в изгиб локтя. — Нас прокормить… Далее последовал размеренный храп. На глазах ребенка снова выступили слезы. Он подошел к стене и, закрыв лицо руками, сполз по ней вниз. — Райан? — сонный, но, тем не менее, встревоженный, голос Спенсера вырвал меня из сна. — Спенс? Что? — вздрогнув, прошептал я. Где-то рядом послышался храп и сонное посапывание. Храп… И тут я вспомнил, что произошло… — Все в порядке? — Спенсер приподнялся на локтях на кровати и склонился надо мной. В свете фонарей, освещавших пустынную улицу, я увидел тревогу на его лице. — Мне показалось, я слышал, что ты плакал во сне. — Нет, мне просто приснился плохой сон, — отмахнулся я, отворачиваясь от Спенсера. — Черт, — тихо выругался он. — И, правда, плакал. У тебя слезы на лице блестят… — Спенсер… — взмолился я, и закрыл лицо краем одеяла, стирая унизительную влагу с лица. — Я же говорю — плохой сон. Давай спать. — Не переживай, — Спенсер придвинулся ближе ко мне и приобнял. — Все будет в порядке. Мы справимся. Он утешал меня, словно маленького ребенка. Как я сегодня Брендона в коридоре в Лисице. Когда мы вернулись в комнату, то помогли Джону и Спенсу дособирать вещи и, надев пальто, и, взяв инструменты и остальной скарб, мы покинули Лисицу через черный ход. Как и советовал Джек Стоун. Интересно, что с ним будет? Его посадят за неуплату налогов? Почему-то сейчас меня это не сильно тревожило. Хотя относился я к нему хорошо. Да и он ко мне. Добравшись до нашей коммуналки, нам стало понятно, что две комнаты мы точно не потянем. У нас и так долгов — выше крыши. Брендону пришлось задействовать все свое очарование, чтобы уговорить хозяйку поселить нас всех четверых в одной комнате с учетом того, что мы обязательно за все расплатимся, как только у нас появятся деньги. — Да, и здесь, пожалуйста… — пробормотал Брендон во сне. Что это ему снится, интересно? У Брендона явный прогресс. Занятый проблемами, он около суток спокойно прожил без секса. Даже не вспоминал о нем. Вот он — эффективный способ лечения сексоголиков. Надо не забыть запатентовать идею… Хозяйка все же согласилась, и Спенсер с Джоном переехали в нашу с Брендоном комнату. Принести еще две кровати не удалось — не позволяло пространство комнатки. Нам пришлось лечь по двое на одну кровать. Я со Спенсом, а Джон с Бреном. И вот теперь, под храп Джона, посапывание Брендона и пристальным взглядом Спенсера, я пытался выкинуть из головы все мысли и заснуть. Мне не давал покоя сон, который я только что увидел. Боль, пережитая в детстве. Но у меня были друзья. И они помогли мне справиться. Спенсер, Брендон, Брент, Джон. Через некоторое время, когда группа была создана, Брент посчитал, что это провальная затея. Он ушел. И вместо него в нашу группу органично вписался Джонатан. Я не жалею. Я люблю Джона, он хороший друг. Веселый человек. Сегодня я впервые увидел его в гневе. И по настоящему испугался. Не за нас. За него. Мне было больно смотреть, как он мучается. После этого инцидента Брендон заявил мне, что он начинает понимать, что с женщинами опасно иметь дело. Я невольно рассмеялся. Вскоре я, наконец, услышал тихое размеренное дыхание спящего рядом Спенсера. Он немного поворочался, устраиваясь поудобнее. А я не мог заснуть. Больше не мог. Мысли вскипали в моей голове, не давали погрузиться в забытье. Отчаяние, как прибой, накрывало меня с головой. Словно пенистые волны золотистый песок. Я тихо встал с постели, чтоб никого не разбудить, и подошел к окну. Сугробы мерцали в свете фонарей. Непонятная сила тянула меня на улицу. Снег тихо ложился на землю. Бульвары девственно пусты. Наспех одевшись, я нацарапал на всякий случай записку, взял пальто, прокрался мимо мирно спящих друзей и вышел из комнаты, бесшумно закрыв за собой дверь. ТВС
Seamus Finnigan: Вокруг не было ни души. Только, судя по походке, немолодой, но весьма бодрый мужчина, шествовал по другой стороне дороги, спрятав руки в карманах. Он двигался в мою сторону и постоянно то появлялся в пятне света уличных фонарей, то пропадал в темноте ночи. Его шляпа и носы ботинок были засыпаны снегом, воротник поднят. Я шел, куда глаза глядят. Из мрака в пятно света, как и тот мужчина. Поравнявшись с ним, я заметил далеко, в конце улицы неоновую вывеску, но не смог разобрать, что на ней написано. Под ботинками скрипел снег. Не дойдя до очередного желтого островка света, я замер. Искрясь и блестя симметричными гранями в пучке фонарного света, снежинки мягко падали на землю. Выстилали белоснежный сверкающий ковер у моих ног. Шаг. Нога утонула в этом ковре. Еще шаг. И я снова придавил ворс из таких неповторимых и уникальных звездочек. — Эй, мистер, — окликнул меня кто-то. Круто развернувшись, я увидел того мужчину, с которым мы недавно разминулись, замершего в паре домов от меня. — Подождите! — он смотрел на меня. Я неуверенно указал на себя пальцем. Все же по близости никого сейчас не было — значит он это мне. Но с чего я ему понадобился. Может обознался? — Я? — Да-да! — крикнул он и быстрым шагом направился в мою сторону, ухватившись обеими руками за поля шляпы, чтоб ту не сорвало пронизывающим ветром, он сильнее утапливал в ней голову. — Именно вы, коллега. — Коллега? — удивленно переспросил я, когда он поравнялся со мной. Коллега по чему? По музыке? Он тоже играет на гитаре? Или, быть может, коллега по несчастью? И он находится сейчас в не меньшей заднице, чем я? — Доброй ночи, — поприветствовал он меня, проигнорировав вопрос. — Доброй, — отозвался я, наблюдая как он смахивает кожаными перчатками снег с плеч. — Чем обязан? — сразу спросил я. Не ждать же мне всю ночь, пока он будет смахивать с себя снежинки и, наконец, скажет, зачем я ему понадобился? В конце концов можно говорить и отряхиваться одновременно. Да, Райан, ты остроумен… — Чарльз Мерфи, — представился мужчина, протягивая мне замерзшую ладонь. Я пожал. Своей не менее замерзшей. — Ра… Не дав мне назвать своего полного имени, Мерфи резко накрыл мой рот своей ладонью, и остаток своего имени я промычал в его пальцы. — Это совершенно ни к чему, мой юный друг, — сказал он, убрав руку. — Мне ни к чему это знать. — Ну, как хотите, — сказал я, немного ошарашено, не найдя более умной фразы. — Да, именно так я и хочу, коллега, — отозвался этот человек, назвавший себя Чарльзом Мерфи, убирая перчатки в карман. — Да почему коллега?! — резко спросил я. Слишком резко. Он аж лицом побледнел. — А разве вы не писатель? — осведомился он, быстро взяв себя в руки. — То, как вы всматривались в ночь, сразу заставило меня отметить в вас творческую натуру. Уж не знаю, что он там разглядел на расстоянии в пятьдесят метров в моем лице. Причем я стоял к нему спиной… — То, что вы не художник – очевидно сразу, — продолжил он, периодически переступая с ноги на ногу. Я почувствовал, что начинаю замерзать. Если он не скажет, на кой я ему понадобился, и мы будем тут и дальше стоять, то скоро превращусь в ледяную статую. — Это видно потому, что вы опрятно одеты. Слишком по-щегольски для художника. — В общем, я больше склоняюсь к тому, что вы – писатель, — закончил он после небольшой паузы. — А музыкант? — Что «музыкант»? — Я – музыкант. Такая мысль вам не приходила в голову? — спросил, стараясь как можно реже прикасаться голой кожей ног к штанинам своих брюк, превратившихся в ледяной панцирь. Каждый раз, когда задубевшая от мороза ткань касалась моей ноги, в кожу словно впивались миллионы острых игл. Поэтому я стоял не шевелясь и, наверное, со стороны напоминал оловянного солдатика. — Нет, — Мерфи потемнел лицом. — Такая идея меня не посетила. Жаль. Очень жаль… — Почему жаль? — не удержался я от вопроса к своему неожиданному ночному собеседнику. — Я хотел написать роман в стиле «писатель о писателе», — он переступил с пятки на носок, сильнее утрамбовывая снег ботинками. — Ну, если вас это утешит, — ежась от холода, дрожащими губами выговорил я. — То я пишу песни… — Вот как? — вставил он. — Да, для нашей группы, — закончил я. — Значит, я все же был прав! — просияв, заключил он и хлопнул в ладоши. — Мой друг, вы сможете уделить мне немного времени? Мне все равно некуда спешить. Встать я могу завтра, когда захочу. Парни спят. А у меня сна ни в одном глазу. — Конечно, нет проблем. Миновав ту светящуюся вывеску, мы через пять минут вышли на Стрип*. — El Rancho**? — я удивленно вскинул брови. Только еще одного казино мне не хватало… — Что-то не так? — спросил Мерфи, заметив, что я так и остался стоять на месте. — Нет, — немного дергано отозвался я. — Ничего, все хорошо. Он кивнул, слегка нахмурился и пошел вперед. Я поспешил вслед за ним. — А нас пустят? — неловко спросил я. Все же у меня не было достаточно денег, чтобы сидеть в таком заведении, как El Rancho. — А почему нет? — вопросом на вопрос ответил он. — Во всяком случае, мы пришли сюда не играть. Это внушило мне немного спокойствия, и я решил больше не забивать себе голову темными воспоминаниями. — Меня они не могут не пустить, раз я поселился в этой гостинице. О, успешный писатель, который может позволить жить в El Rancho? Чудесно! Давай, Райан, думай! Что ему от тебя надо? Решил с тебя книжку писать? — У меня к тебе… можно на «ты»? — он сам себя перебил на середине фразы. Я лишь кивнул. Мы прошли в игровой зал и устроились в конце барной стойки, тянущейся вдоль зеркальной стены. За нашими спинами выстроились игровые столы, обтянутые темно-зеленым сукном. — Так, вот, — продолжил он, подозвав к нам бармена. — У меня к тебе просьба. Как я тебе уже сказал, я хочу написать роман «писатель о писателе». Я часто останавливаю людей на улице. И они мне рассказывают интересные истории из жизни о себе или близких. Понимаю, ты скажешь, что у меня не хватает фантазии, и я пытаю ни в чем не повинных прохожих своими вопросами, но я уже давно для себя решил, что хочу повествовать в чем-то реальные истории. Это значит, что мои книги будут ближе к простому читателю, к народу. — Слушаю вас, сэр, — вежливо и одновременно устало произнес бармен. — Мой друг, — Мерфи повернулся ко мне. — Что будете? Я уже было хотел ответить «то, что и вы», но, вспомнив свой недавний и неудачный опыт с Брендоном, решил выбрать сам. — У вас подают глинтвейн? — я обратился к бармену. Тот утвердительно кивнул. — Я, пожалуй, тоже буду, — поддержал идею Мерфи. Когда нам принесли заказ – мы продолжали сидеть в молчании. Мерфи что-то искал в карманах пальто, а я просто изучал посетителей El Rancho. Пожилые дамы в пышный платьях, с унизанными перстнями пальцами, со своими не менее пожилыми супругами. Молодые пижоны – дети богатых родителей. Удачливые джентльмены и разодетые барышни. Я взирал на эту богатую безликую толпу и понемногу заражался их душевной пустотой. Что есть у них? Деньги. А что есть у меня? Почему-то первым на ум приходит именно Брендон. Не Спенсер. А ведь мы столько знаем друг друга. Мы изучили друг друга досконально. Или Джон. Этот неунывающий Джон Уолкер, который своим равнодушием ко всему умеет заряжать меня хорошим настроением и надевает на лицо улыбку. Нет, в моей голове рождается только образ Брендона. Его улыбка. Блеск в глазах. Открытая душа. В моей голове рождается образ того Брендона, которым он был пару лет назад. Не тот сумасшедший певец и объект всеобщего вожделения, которого я каждый день лицезрею сейчас, а… Мой Брендон. Почему-то в голове слова формируются только так и никак иначе. Мой Брендон. Ведь это так естественно, называть его своим. Мой друг, мой такой родной, а теперь далекий Брендон. Что заставило тебя сломать в себе ту доброту и открытость? Я взял в руки бокал с глинтвейном, сделал глоток и понял, что сейчас я могу рассказать все… Я был не в силах заставить себя замолчать. Словно снежный ком. Я рассказывал Чарльзу историю своей жизни и мне становилось легче. Говорят, что когда говоришь вслух – словно сбрасываешь камень с плечь. Лавина пережитых эмоций, желание все высказать и стать сосредоточением тепла и душевного равновесия затапливали меня. В том, что я сейчас все выскажу и, наконец, вздохну спокойно, я видел спасение. Мерфи не разу меня не перебил. Только цедил свой глинтвейн и внимательно слушал. — Неужто такое было на самом деле? — под конец моего рассказа спросил Мерфи. — Просто не верится… Мне хватило ума сказать, что это все произошло с моим отцом. И в честь него я тоже стал музыкантом. Не знаю, почему соврал. Какая-то внутренняя сила позволила этим словам слететь с моих уст, и я уже не мог забрать их обратно. Это даже немного радовало меня. Тогда он мог бы решить, что волен лезть в мою жизнь и помогать в меру своих сил. Но мне не нужна помощь. Я слишком горд для этого. Мы сами забрались в эти дебри – мы и прорубим сквозь них дорогу к свету. Только нужно не сбиться с тропы. — Это была большая душевная драма для вашего отца, — заключил Чарльз Мерфи, сделав последний глоток из своего бокала. — Мне приятно, что вы поделились со мной этим. Чем я могу вас отблагодарить за потраченное на меня время? — Ничем, — я покачал головой, невольно улыбаясь. Я давно не улыбался так искренне. — Поверьте, мне стало легче оттого, что я это вам поведал и мне больше ничего не нужно. — Позвольте, я хотя бы за вас заплачу, — развел он руками. В моем материальном положении было бы грех отказываться от такого предложения. — Спасибо, я пойду, пожалуй, — сказал, вылезая из-за барной стойки. — Спасибо вам. — Тебе спасибо, — улыбнулся он, протягивая деньги бармену. — Если что, вот мой адрес и номер телефона. Свяжись обязательно со мной где-то к началу осени. Я обязательно хочу подарить тебе экземпляр книги. Еще раз улыбнувшись, я пошел в сторону выхода, пробираясь меж столов для покера, крэпса, бриджа, рулетки… Мерфи помахал мне на прощание и направился к величественной лестницей, ведущей в жилые номера. Казалось бы, меня должно заботить плачевное положение дел, но мне в голову лез только Брендон. Проходя мимо стола для рулетки, я заметил валяющуюся под столом фишку. — Делайте ваши ставки! — провозгласил крупье. Я поднял фишку и, проходя в опасной близости от стола, кинул ее на стол и пошел дальше, погрузившись в воспоминания о прошлом Брендоне. — Выиграло восемнадцать красное! — громогласно продекламировал крупье, что я даже подпрыгнул от неожиданности. — Молодой человек!.. * * * В довольно неплохом расположении духа, я открыл дверь, стараясь как можно меньше шуметь, и мне в глаза резко ударил яркий свет. — Райан Росс, мать твою, куда твою костлявую задницу понесло на ночь глядя, а?! — проревел Спенсер, когда я еще даже не успел переступить порог нашего логова. — Спенс, дай ты ему хоть зайти, — вставил Брендон. — Я оставил записку… — возмущенно ответил я. Если бы они знали… — И это ты называешь запиской?! «Не мог спать. Ушел на улицу гулять под снегопадом. Скоро вернусь. Райан.» Это – записка?! — накинулся на меня Спенс, комкая клочок бумаги на котором были мои оправдательные каракули. — Да?! — Эй, Спенсик, — вскочил Брендон. — Охлади немного свой пыл. Иди, под снежок выйди. У нас у всех неудачный день был. Райан не виноват, что решил немного проветрить мысли. «Брендон возвращается?» — мелькнула мысль. Видимо слова Брена повлияли на Спенсера. Он как-то смущенно на меня посмотрел и потом повернулся к Брендону. — А у тебя-то что случилось, Дон Жуан? Брендон сразу стушевался и начал внимательно изучать грязь под ногтями. — Рай, так и будешь в дверях маячить? — усмехнулся Джон. — Куда ты хоть ходил-то? — Парни, вы не поверите, что произошло, — сказал я, и мои губы сами собой растянулись в широченную улыбку. Стрип* – улица в городе Лас-Вегас, штат Невада, которая в дальнейшем приобрела мировую известность. El Rancho** – первая гостиница-казино, открытая в 1941 году Томасом Халлом. Через некоторое время здание постигла незавидная участь – оно сгорело. От автора: знаю, у меня 30-е года, а El Rancho открыли в 1941-м, но я просто не смог найти более подходящего заведения и пришлось немного исказить историю. ТВС
Seamus Finnigan: — Сделал что?! — воскликнул Брен. Он еле держался на ногах и не мигая таращился на меня своими шоколадными глазищами. У меня два варианта. Первый, это он от шока. Второй, он не выспался. Склоняюсь, что и то, и другое. Я лишь развел руками. Хотелось что-то сказать. Что-то… Но ничего не приходило на ум. Слова копошились в голове, не желая собираться хотя бы в целесообразную фразу, не говоря уже о предложении. Мысли ползали, словно жуки в банке, щекоча мой череп изнутри своими перепончатыми прозрачными крылышками. Они расползались во все стороны, что – в глазах зарябит, если посмотришь на всю эту какофонию, и не возможно ухватиться хоть за одну из них, потому что в глаза уже бросается другая, третья… И все куда-то несутся. — Райан, — промямлил ошалевший от переизбытка информации Джон. Спенсер же только удивленно пялился в пространство. — Хочешь сказать… — Да, я выиграл. — РАЙАН!!! — завопил Брендон и кинулся обнимать меня. — Я знал! — продолжал он вопить. — Я знал, что ты принесешь нам удачу! Я был прав! Его слова, мягко говоря, ввели меня в ступор, но я все же нашел в себе силы возмутиться. — Брен, я тебе не пасхальный кролик, чтоб удачу приносить! — Ну да, — он на мгновение смутился, а потом выпалил. — Ну и что?! Я все равно был прав! Я люблю тебя, Райан!.. Райан?.. Рай, ты чего? — А? — я дернулся в его мертвой хватке и попытался как можно искреннее улыбнуться. — Нет, все замечательно, Брен. — Конечно, замечательно!!! — проорал он, пустившись в дикие шаманские пляски африканских аборигенов. И я заметил, что у Спенсера нервно дергается левый глаз от такого зрелища. Брендон вопил, по меньшей мере, на весь квартал, и я подивился, что никто еще не орет за дверью, не дубасит в нее кулаком и не клянется, что сдаст нас «куда следует», если мы не прекратим эту звериную оргию. — Эй-эй, Брен, угомонись! — попросил Джон, наблюдая за Брендоном и при этом еле сдерживая смех. Когда Спенсер все же призвал Брена к спокойствию, мы расположились вокруг моей кровати: я, в позе лотоса, в изголовье, Джон – на подоконнике, Спенс устроился в изножье кровати, а Брен стоял на коленях перед кроватью, упершись локтями в матрац. Еще не утратившиеся эмоции, пережитые за столь короткий период, ясно роились в моей голове, а мои уста рождали насыщенную исповедь о моей сегодняшней ночи, зародившейся на морозной улице, продолжившейся в баре шикарной лас-вегасовской гостиницы в компании писателя-незнакомца и закончившейся в игровом зале этого же отеля. Рассказывая эту историю скорее своим пальцам, которые внимательно изучал, чем ребятам, я периферийным зрением наблюдал за выражениями лиц ребят. Если Спенсер что-то сосредоточенно обдумывал, а Джон время от времени присвистывал, то Брендон был самым благодарным слушателем, в нужные моменты моего повествования изумленно открывая рот, улыбаясь, хмурясь и обнадеживающе улыбаясь. Это было удивительно. Я давно не видел его таким чистым и открытым для переполнявших Брендона эмоций. Если буквально неделю назад он язвил и подкалывал меня, то теперь снова был добродушен и приветлив. Мне хотелось понадеяться, что все возвращается на круги своя. Но, боясь того, что когда у меня что-то налаживалось в жизни, я не успевал было порадоваться, как уже новая проблема, словно приманенная магнитом, мрачно нависала надо мной, раскрыв мне свои угнетающие объятия, я сразу же загнал эту самую мысль подальше. Я был уверен, что Брендон будет таким недолго и скоро снова наденет маску равнодушного пижона. Но сейчас мне хотелось получить именно его одобрение и поддержку. — И сколько там? — задал Брендон уже давно волнующий его вопрос, разглядывая увесистый сверток с деньгами. — Около пятидесяти тысяч… — грубо прикинув сумму, ответил я. — Сколько?! — воскликнул Джонатан, так обмякнув на своем подоконнике, что у меня возникла мысль – «а не свалится он с него?». — Около пятидесяти… — Черт! Меня не привлекал этот денежный вопрос. Это деньги пришли слишком легким путем, поэтому я до сих пор не верил в то, что они принадлежат мне. Это была не моя фишка. Я лишь выбрал нужный сектор. Но я и его не выбирал, а банально кинул ее на стол, и выпал счастливый номер. Возможно, мне бы стоило найти настоящего хозяина той фишки, но они – фишки – все такие похожие. Я не смог бы отыскать его даже физически, – не то, что эмоционально, потому как в голове творился кавардак. Я страшно растерялся, возможно даже испугался, и не смог здраво подумать обо всем этом, а прозрение настало лишь во время моей дороги к дому, который настоящим домом мне и не являлся. Место временного проживания. Так я называл нашу коммуналку. Никогда не знаешь, в какой момент тебя могут выселить отсюда. А дом… это слишком личное и крайне интимное. Место, где тебе хорошо, уютно. Твой тайный уголок, в котором ты укрываешься ото всех в трудный момент. У меня никогда не было настоящего дома в материальном отношении, но у меня был дом в его духовном проявлении. Мои друзья. Это самые дорогие люди, которые у меня были, есть и, надеюсь, что будут и дальше. С ними мне спокойно и хорошо. У нам возникали недомолвки, но никогда серьезные ссоры. — Райан, ты нас слушаешь? — Я? Нет. То есть да. На ближайшие дни наш план был таков. Спенсер и Джон снова перебрались в свою комнату на один день, потому что храп Джона и Брендона производит сильные волновые колебания, которые могут разрушить его к концу следующей недели. И хозяйка нас в этом поддержала. Мы отдали все долги, стали искать новое жилье и серьезно решили добиться стремительного продвижения в музыкальной карьере. Отважились и позвонили одному известному музыкальному критику Джеймсу Пилу, который договорился с нами встретиться через две недели и послушать «что мы можем». Мне, как косвенному владельцу выигрыша, ибо в первую очередь он принадлежал группе, поручили вести экономическую сторону нашей жизни и контролировать все расходы. Было такое чувство, что у нас и не убавилось ни на копейку, но это не освобождало нас от ответственности за разумную трату денег. И я снова был в одной комнате с Брендоном. С моим ночным кошмаром и одновременно близким другом. Как я и ожидал, его детская непосредственность быстро улетучилась, и ей на смену пришла его теперь уже стандартная форма поведения. Я не знал, чего хотел от наших отношений. Я не хотел быть с ним, жить вместе, как это можно было бы сделать вместе с девушкой. Я не хотел слышать от него слов любви, не хотел клятв, обещаний. Я готов был простить ему всех пассий, лишь бы знать, что в итоге он неизменно возвращается ко мне. Это, наверно, какая-то извращенная форма взаимоотношений между людьми, потому что нормальному человеку такое не свалится на голову. Возможно, я проклят и теперь буду долго мучаться. Я, видимо, сделал в прошлой жизни что-то настолько скверное, что небеса не успели покарать меня в загробной жизни, и теперь я получаю возмездие, вновь воскреснув. — Ты закрыл дверь? — Да. — Хорошо закрыл, Райан? — Да. — Отлично. Не хочу, чтобы нас обокрали. — А вся вина за пропажу свалится на меня? Да, Брен? — Ты ведь у нас ответственный… — игриво подмигнул он мне, надвигаясь. — Они достались нам легко, и я жалеть не буду. Не так сильно. — Брось, Росс, мы их заслужили, — он лег на мою кровать, и мы сказались так тесно прижаты друг к другу, как два слепленных ребенком куска пластилина. — Ты – нет, — саркастично парирую я. — Нет? Даже крохотного поцелуя? — горячо выдохнул он мне в шею, вынуждая мою кожу покрыться мурашками. — Брен, во что ты играешь? — довольно холодно интересуюсь я, пытаясь отлепить от себя этот эгоцентричный кусок пластилина. Я люблю раздувать трагедии и душевные драмы, в надежде, что меня пожалеют. Но не меньше этого мне льстит, когда Брендон, в прямом смысле этого слова, пристает ко мне. Я играю в незаинтересованность происходящим, свою непричастность к его жизни и игнорирование неизбежной ночи. Я знаю, что он все равно получит свое. Но мне льстит наблюдать, как он мягкой поступью пантеры приближается ко мне, как сводит нас с ума, как вновь и вновь добивается моего расположения. Его страстные глубокие поцелуи, переходящие в укусы до крови. Невесомые прикосновения, перерастающие в грубые и животные телодвижения. Туманящие рассудок слова, деформирующиеся в набор гласных. Эти метаморфозы вводят меня в прострацию, и я не могу оценить происходящее. Он – паук, а я муха, увязшая в его крепко сотканной паутине. И с каждым днем он выедает меня изнутри. Выгрызает душу, оставляя все больше пространства для сомнений, от которых не знаешь куда деваться. Я не хочу радужного будущего для нас. Я не хочу доверительных отношений. Меня устраивает такая жизнь, и его тоже. Поэтому он не рвет все к чертям собачьим. Поэтому рад быть со мной. Знает, что я ни о чем его не попрошу. Я закидываю голову назад, когда его губы изучают мой живот, запускаю пальцы в его волосы и кожей чувствую, как он ухмыляется. Но мне плевать на его сарказм и циничность по отношению к нашей «дружбе». Я все равно рано или поздно получаю свою дозу Брендона. Путем выжидания, терпения, кропотливого игнорирования. Он всегда возвращается. И я с улыбкой отмечаю, что виной этому он, не я. Что это его личный выбор. Мне откровенно все равно, как к этому относятся окружающие. Разве что только вторая половина нашего квартета мне не безразлична. Брендон скользит шершавой от щетины щекой по внутренней стороне моего берда, и я охаю, закусывая губу и сжимая кулаки. Я боюсь щекотки. И он этим откровенно пользуется. Закончив инквизицию, он примирительно целует мою покрасневшую кожу и подползает ко мне, ложась рядом. — Завтра на смотр жилья? — довольно спрашивает он, хотя ответ ему известен наперед, и зевает, прикрывая рот ладонью. — Да. Джон говорит, что нашел что-то интересное. — Тогда до завтра? — он встает с моей постели и ложится на свою. — До завтра. — Спокойной ночи, Росс. Щелчок выключателя и комната погружается во мрак. — Спокойной ночи.
Seamus Finnigan: — Брендон, привет. Нам надо поговорить, не возражаешь? Нет? Ну и отлично. Знаешь, я… Нет. Не так. О, вот! Брендон? Привет. Как удачно я тебя встретил! Я как раз тебя хотел кое о чем спросить. Тоже мимо… Брендон, не хочешь ли ты что-нибудь рассказать мне? Что-то знакомое, но тоже нет… Я неудачно репетировал речь, которую хотел произнести перед Брендоном, чтобы наконец все уяснить: вот здесь дружба, здесь секс, здесь унижения, а вот здесь, невооруженным глазом Брендон может и не увидеть, его совесть, которая все ему позволяет. И попутно разбирал свои вещи, которые мы перевезли на наше новое место жительства. Мансардный четырнадцатый этаж, четыре комнаты плюс гостиная с эркером, которая по совместительству стала нашей студией. А из окна такой шикарный вид на безжизненную Америку: низкорослые полудохлые кустарники и города. Машины, машины, машины… Бетон, металл, много стекла, толпы людей и суета. Вся эта суета. Если завесить окна, то можно вообразить, что ты попал в хорошее место. Никогда бы не подумал, что буду жить так высоко, как на Небесах, если бы это не было похоже на ад. Но это лучше, чем то, что могло бы быть. Теперь у каждого есть свое место, свой угол, своя комната. И сложно привыкнуть к этой пьянящей свободе. Я могу устроить здесь бардак и не стану ни перед кем отвечать, я могу оборвать обои, покрасить стены в ядовито-желтый, могу ходить по комнате голым. Мне будет не хватать внимательного взгляда на моей напряженной спине, из-за которого я до дрожи боюсь что-то сделать не так, уронить, споткнуться и услышать его смех. И фразу «Росс, ты неуклюжий, как медведь». Она без холодной иронии, но режет ухо. Я не хочу быть медведем в его глазах. И ни в чьих не хочу. Я теперь свободен, и это моя комната. Я могу завести себе девушку. Приводить ее к себе, и мы будет в этой комнате одни всю ночь. Я хочу завести себе девушку. Но я и хочу все решить по поводу «нас». Я хочу отношений. — Брендон? Я тебя не заметил, — усмехаюсь. Сейчас очень важно усмехнуться. Пусть он будет для меня мухой. Не назойливой. Просто мухой. А я паук. — Как мне новая квартира? Джон молодец, не ожидал, что такое реально. Я хочу тебя спросить, какими ты видишь наши отношения? В будущем. Что мы будем представлять собой рядом друг с другом? — Уверен, что тебе это интересно? Тихий голос, полный сочувствия, прошелестел за моей спиной, и я подскочил на месте от испуга и неожиданности. — Спенсер? Я тебя не заметил. — Вообще-то вторая реплика предназначена не для меня, так ведь? — он пытается улыбнуться, но я вижу, как тяжело ему это дается. — Ты от меня тех слов, которые в действительности предназначаются Брендону, не услышишь, — вновь усмехаюсь, разворачиваясь лицом к Спенсу, и плюхаюсь на кровать. — Я надеюсь, — теперь улыбаются только его глаза. Он проходит в мою комнату, прикрыв дверь. Я редко видел у кого-либо такую чистую улыбку, как у Спенсера. Его лицо невозмутимо, как и всегда, но глаза светятся искорками. И ты всегда улыбнешься ему, видя это лучащееся умиротворение. А он улыбнется тебе в ответ. И это уже диалог. С ним не надо слов. Лишь заглянет в твои глаза и поймет, что у тебя на душе. Если он твой лучший друг. — Я надеюсь, Брендон их тоже не услышит. — Я тоже. Но эта двойственность мне уже опостылела, Спенс, — я делаю тяжелый выдох и закрываю лицо. Мои ладони пахнут каким-то маслом и пылью. С ним так хорошо сидеть и молчать. Мы все поймем без слов, ибо уже давно этому научились. Спенс и я стали дальше последние пару лет. Но сейчас такое чувство, как будто мне двенадцать, и Спенсер сидит в моей детской, и мы придумываем различные козни для нашей учительницы по литературе. Например, принести мышь в школу или приклеить ей на спину бумагу с надписью «пни меня». И мы знаем, что на пинок никто не решится, но все будут целый учебный день рыдать от смеха за ее спиной, пока кто-нибудь из преподавателей не поймет, в чем тут дело и не снимет бумагу, наказав первого попавшегося, но только не нас, потому что к тому времени мы уже будем на школьном дворе. Я вспоминаю, как Спенсер говорил «Рай, давай я тебе помогу», и бежал выносить мусор, пока я протирал пыль дома. Как он провожал меня, когда я на две недели уезжал в гости к маме. «Если захочешь там жить – живи. Только не забудь про меня. Напиши хоть одно письмо, что все хорошо, а лучше позвони». И он пытался скрыть слезы, вызванные одновременно счастьем за меня и нашим расставанием. «Конечно, я приеду к тебе», бодро заявил я ему и крепко обнял на прощание, а потом сам давился слезами оттого как мне повезло, что у меня есть Спенсер. Сейчас он уже такой взрослый, самостоятельный. А я в противовес ему до сих пор наивный ребенок. — Я понимаю, дружище, но тут я тебе не помощник. Я не могу научить чему-то Брендона даже потому, что младше его на полгода, и он мне обязательно об этом напомнит. Но он ведь не мерзавец, а наш хороший друг, и беда его в том, что просто запутался. Он ведь плохого ничего не делает, только ведет себя словно олень на привязи. И довериться хочет, и боится одновременно. Готов нам открыться, но что-то его сдерживает. Я же вижу. Но вызвать его на откровенный разговор трудно. Меня он слушать не станет, тебя, уж извини, – тем более. Тут нужен Джон. Он здраво все рассудит и подтолкнет его к верному пути, только его необходимо предупредить, что действовать надо тактично и осторожно, а то в этом у Джона проблема – он слишком прямолинеен. Вот если бы Брендон сам попросил его о помощи… — Ну да. Брендон попросит о помощи, как же… — бубню я сквозь ладони. — А что ты тогда предлагаешь? — разводит он руками, садясь на пол. — Нет, ты все правильно сказал. И… спасибо тебе за поддержку, — подмигиваю ему, отняв ладони от лица. — Да чего там, — прыснул он, упершись ладонями в пол. Сквозь льняные занавески и грязные окна в комнату тускло пробивался свет. Солнечные лучи накалили остатки краски на облупившемся подоконнике. — Скажи, Райан… — М? — подаю знак, что готов отвечать. — Ты любишь его? Брендона? — Тебя я тоже люблю. — Я не в этом смысле, ты же знаешь. — Не знаю, Спенс. Не знаю… * * * — Ребятки, — прогремел с порога вернувшийся Джон. — Есть! — он победно выбросил вверх кулак. — Я сегодня добился встречи с Джеймсом Пилом*. Он сказал, что может послезавтра уделить нам несколько часов. — Здорово! — выдал я довольно предсказуемую фразу. — Тогда нам надо срочно начать репетировать, чтоб не ударить в грязь лицом перед ним. — оживился Спенсер, ковыряя вилкой свое уже остывшее пюре. — Именно, — Джон величественно пронзил воздух указательным пальцем. — Так что… — он оглядел кухню. — когда наша Золушка вернется, мы примемся за дело. Хотя можно и без него обойтись. — Нет, приятель, без Брена не будем. Это может ущемить его самооценку и отдалит его от коллектива, — хмурясь, выдал Спенсер. — Ладно, — обескуражено согласился Джонатан, подходя к плите, на которой стояла кастрюля, и стал наполнять свою тарелку. — Ты так это сказал, будто ты его психоаналитик или мама, — прыснув, сказал Джон, желая свести разговор к шутке. — Я говорю это на полном серьезе. Брендон и так будто отрезан от нас. — Вот репетиция нас и объединит, — вставил я свои десять копеек. — Ты как всегда прав, Райан, — просияв, завершил Джон обсуждение четвертого члена нашего коллектива и уселся за стол поглощать свой обед. * * * Мы сделали это. Довели наше новое место жительство до более-менее приличного состояния, так что его можно было теперь смело назвать «квартирой». Отодрали все обои, которые отходили от стен, пузырясь, ошкурили старую краску с подоконников, вымыли окна, подмели полы, выкинули доски с торчащими из них гвоздями, которые были частью интерьера всех комнат, включая ванную (я так и не понял, откуда эти доски были оторваны). Собрали барабанную установку Спенсера и развесили в древнем гардеробе, который достался нам во владение от прежних хозяев квартиры, наш довольно скромный ассортимент одежды. Удивительно, я давно не видел Спенсера и Джона, так увлеченно принимающих участие в уборке. Как будто этот наш совместный труд был бальзамом на душу. Я пожалел, что с нами не было Брендона. И Спенсер понял, что я об этом жалею, потому что сам думал о том же. * * * «Золушка» постучала в дверь моей комнаты, когда стрелка на часах уже перевалила за одиннадцать. — Райан? — О, Брендон! Не утруждай себя, не проси прощения. Просто заходи. — Намнадопоговорить, — протараторили мы одновременно. — Ты первый говори, — смутился он нашей синхронностью. — Нет-нет, начинай ты, — и я ободряюще его хлопнул по плечу, чтобы он не вздумал передумать. Каждый раз я топчусь на месте. — Хорошо, — он сделал глубокий вдох. — хорошо, — повторил на выдохе. — Райан, я тут не знал, как тебе сказать. В общем, поздравь меня! — Поздравляю, — я несколько смутился, поскольку ожидал другого начала у этого разговора. — А с чем? Как долго это продолжается? — Подожди и сам все увидишь, — уверяет он меня и выходит из комнаты, а я остаюсь на пару минут в одиночестве. Сначала в дверном проеме появляется Брендон, а за ним – каштановая шевелюра. — Райан, знакомься, это Аманда, моя девушка. Аманда, это Райан, мой хороший друг. Ну давай, заходи. Вытри ноги о мои мечты. — Тот самый Райан Росс, о котором ты говорил? — приятным голосом замечает она, нисколько не испытывая стеснения перед «тем самым Райаном Россом». — Да, это он, — довольно улыбается Брендон, кладя ладонь на ее обнаженное плечо. Да, тот самый Райан Росс. Униженный и оскорбленный. Ты забираешь мое время, — Извините, мне надо идти, — скрывая нервозность, говорю и пытаюсь их обойти. — Это же твоя комната, — он делает ударение на предпоследнее слово. — И куда ты потащишься на ночь глядя? Смотри, Росс, второй раз такой удачной ночи уже не будет… Как какой-нибудь дешевый журнальчик, В то время, как я мог бы читать что-нибудь посерьезнее. — Нет, мне надо к Спенсеру, я обещал ему помочь, — на ходу придумываю оправдание. Спенсер, помоги мне. Забери отсюда, из этого дурного сна. — Аманда, Брендон, спокойной ночи. Вам. Нет, Брен, только не читай мой загнанный взгляд, не пытайся его понять. Да, ты знаешь, что я имею в виду. Просто дай подумать. А дальше ты встретишь только мою холодность. Только дай хоть день все пережить. Позволь я запрусь и завою в голос. Ты никогда не представлял мне своих пассий. Неужели, это серьезно и что-то значит для тебя, раз ты нас знакомишь? Это всего лишь мое предположение, но я хочу повернуть время вспять. Давай, убей меня, милый, Своей дружеской улыбкой. И я снова прибегу к тебе, Чтобы все повторилось сначала. Давай, Брендон. Я же чувствую. Твой взгляд преследует меня до двери в комнату Спенсера. Ты знаешь, что он попытается меня утешить. Ты играешь на моих нервах и скоро добьешься того, что они лопнут. Но зачем? Ты – дурная привычка, от которой я не могу избавиться. Ты – шрам, из-за которого мне приходится прятать лицо. Ты ведь все прекрасно понимаешь. Тогда зачем это делаешь? Нравится меня мучить? Что же, я не предоставлю тебе такой возможности. Больше не предоставлю. Сейчас нельзя огрызаться, но месть рвется из меня. Я сильнее. Я докажу это тебе и не дам прорваться низменной мести. Не дам ей волю. Как авария, которую я вижу, но не могу избежать. Как самолет, на котором мне советовали не лететь. Как отвратительный фильм, с которого я не могу уйти. Ты, вероятно недоволен, что я не устроил сцену? А ты ее от меня ожидал? Может, я просто накручиваю себе? Я все выдумал. Слышишь, я все выдумал! Не было ничего! Это мое больное воображение нарисовало все, что было! А сейчас ты встретил Аманду. Она красавица. Не вульгарна, но и не застенчива. Видно, что умна. Такая девушка и нужна тебе, Брендон. Не будь она с тобой, я бы сам был не против с ней встречаться. Но близкие друзья не отбивают друг у друга девушек. Если они настоящие друзья, они искренне порадуются за вас. И я рад за тебя, несмотря на то, что больно где-то внутри. Позволь сказать тебе – тебе повезло, что мы друзья. TBC Джеймс Пил* — выдуманный персонаж, однофамилец Джона Пила – известного музыкального критика. В тексте позаимствованы строчки из песен Mile End, а так же Like A Friend, принадлежащие группе Pulp, из которой последовал эпизод в стиле сонг-фик.
dewdrop: только вот прочитала все...очень здорово))) рассказ вроде не такой грузящий, но и не без изюминки...так что жду продолжения
Seamus Finnigan: dewdrop спасибо большое.)) рад, что угодил
SugarGirl: когда продолжение будет??мне очень нравится
Seamus Finnigan: SugarGirl эм, с продолжением я "немного" затянул, но оно-таки вылилось в текст.) — Брендон! Доброе утро, — будничным тоном приветствует его Джон, допивая свой утренний кофе. — Ты чего так поздно и еще не собран? Нам через полчаса уже выходить и идти к Джеймсу Пилу. Ты забыл? — Да, — кивает Брендон, потирая глаза. Словно зомби, доходит до стола и наливает в первую попавшуюся чашку остатки кофе из турки. — Да-да, — бубнит он, в пижаме усаживаясь за стол перед уже идеально собранными Спенсером и Джоном, и с блаженством отхлебывает горячий напиток. Словно в замедленно съемке выражение его лица месяется с забвенно-сонного на шокированное. Глаза широко распахиваются, и он давится кофе под свое громогласное «ЧТО?!». Я устал быть палачом, который сам себе снимает голову с плеч. Почему у меня все упирается в других? Например, Брендона. Все мои действия ориентированы только на него, мое настроение зависит от его поведения, мой душевный подъем прямо пропорционален его настрою. Я перестаю быть личностью и живу в угоду ему. Чувствую себя недочеловеком, который не может быть сам по себе и постоянно нуждается в ком-то, кто каждодневно оценивал и критиковал, поощрял и хвалил. Но ведь он может без меня. Так почему я не могу без него? Мне не хватает целеустремленности, уверенности в завтрашнем дне и себе, твердости характера, циничности и непринужденности в общении. Я не хочу быть зависимым. Я должен приучить себя к самостоятельности. — ЧТО?! — слышу я сдавленный возглас Брендона и сгибаюсь пополам от смеха, мысленно произнеся «ну что же, 1:1?». Если вы зайдете на нашу кухню, то обязательно поинтересуетесь у любого присутствующего в ней «а что там за невзрачная дверь в дальнем конце?». Поинтересуетесь, только если вы крайне любопытны и внимательны. Думаете, там кладовка? Тогда я, по-вашему, сижу сейчас в кладовке? Нет, та дверь – это черный ход из нашей квартиры. Вчера она была заколочена досками, но Джон не смог удержаться, чтобы не оторвать их и не посмотреть «а что же за ними?». — Почему не разбудили?! — слышу еще один вопль Брендона, а потом грохот захлопывающейся двери. «Пошел собираться», — отмечаю я, усмехаясь и оседая на пол, покрытый трехсантиметровым слоем пыли. Нет, на самом деле у нас в запасе еще пара часов. А вот Брендону уже давно пора научиться различать подвох в словах Джонатана. Но он каждый раз покупается, и меня это забавляет как никогда. — Можешь вылезать из укрытия, Райан, — басит из кухни Джон, и я резко встаю, тут же хватаясь за стену: у меня вдруг начинает кружиться голова. * * * Я не стану рассказывать вам байку про то, как мы вышли из квартиры и заперли ее на ключ. Как Брендон всю дорогу дулся исключительно на Джона, а тот намеренно игнорировал Ури, то и дело наигранно начиная что-то искать по карманам или изучать грязь под ногтями. И про то, что как только Уолкер постучался в дверь и, попятившись, чуть не спихнул нас с крыльца, как нам отворила дверь старушка в довольно ветхом темно-зеленом халате и с чугунным подсвечником, зажатом в худой жилистой руке, на котором тлел огарок свечи, тяня к потолку свое желтоватое пламя. О том, что от нее пахло каким-то маслом, которое на пару секунд тебя дезориентирует, душа своим приторным запахом. Нет, сегодня я буду предельно информативен, не опускаясь до мельчайших подробностей. Когда мы прошли в студию, нам тут же предложили чай или кофе. Джеймс Пил оказался добродушным бородатым дядечкой, который был готов часами вспоминать о сотрудничестве с такими знаменитостями нашего поколения как Мертон Грейвз, Стивен Тремплетт и Даррен Вогтейл. И он попросил нас что-нибудь исполнить. Из того небольшого количества песен, что у нас были на данное время (по сравнению с мистером Вогтейлом), наш выбор был более чем ответственный. Ведь Пилу не надо знать, умеет ли Брендон петь, а мы – бренчать на гитарах и бить в барабаны. Для этого мы могли бы взять любую первую попавшуюся песню из чужого репертуара. Нет, он хотел узнать, что мы можем. И мы подумали, а почему бы не… После того, как Джон обрадовал нас тем, что каким-то немыслимым образом ему удалось достучаться до далеко не последнего человека в музыкальном мире, я сразу спросил Уолкера «а что ты ему показал?». Просто я не представлял, что у нас такого было написано, чтобы влиятельный дядечка с толстым животом и кошельком мог сказать «Вы нам подходите. Распишитесь вот здесь, потому что мы подписываем с вами контракт». Я считал это безумием, поэтому даже не порывался куда-то послать наши записи, считая, что это не оценят и через минуту уже забудут. Я боялся, но, тем не менее, понимал, что либо нам надо как-то пробиваться, либо подыскивать другую работу, ибо прозябать в нищете – не лучшая перспектива для четверых молодых людей, а над выражение «когда у тебя ничего нет – нечего и терять» я нервно смеялся. Но Джон так и не рассказал мне подробную историю его успеха. Он лишь сказал мне «Было бы лучше, если бы ты…». — Ну что же, молодые люди, — Джеймс Пил своим низким голосом сразу поверг меня в мелкую дрожь и я обреченно вцепился в подлокотники кресла. — я почитал некоторые ваши тексты, которые мне любезно предоставил мистер Уолкер, — он учтиво кивнул Джону. — и, могу сказать, что они довольно интересные. В этот момент Брендон, сновавший по студии туда-сюда за моей спиной с облегчением выдохнул. — Мистер Ури, — Джеймс, с легкой улыбкой, обратился к Бойду. — Неужели вы думаете, что если мне бы ваши песни не понравились, — он громко выделил «не». — то я бы пригласил вас всех к себе лично? У меня и без вас было бы предостаточно дел, не обольщайтесь. Когда он замолчал, я заставил себя посмотреть на Брендона и понял, что он готов с минуту на минуту откинуться в такой желанный обморок и не приходить в себя по крайней мере до вечера. Спенсер же сидел все это время зажав ладонью рот, а за одно и пол-лица, да и вообще выглядел довольно болезненно. О своем перенервничавшем внешнем виде я и задумываться не хочу. Один лишь Джон как самый старший сохранял хладнокровие весь день, и я ему искренне поражался. Мы напоминали папаш, у которых сегодня должен родиться ребенок. И об этом радостном событии нам должен был сообщить врач-акушер по имени Джеймс Пил. — У вас интересные тексты, — повторил он, когда посчитал, что Брендон все же будет сегодня стоять на ногах. Видимо, он еще и психотерапевт помимо акушера. — Из того множества бэндов, которые распространились по штатам, особенно джаз-бэндов, я ничего подобного никогда не слышал. Лирика раскованная, но я не думаю, что хоть одну песню могут запретить. Это будет «Бум», уверяю вас. Но теперь мне хотелось бы послушать, каковы вы в живом исполнении. Насколько я вижу, вы настолько перенервничали, что даже забыли захватить с собой инструменты. Но ничего-ничего, — быстро затараторил он, когда заметил, что трое из нас уже готовы открыть рот, чтобы оправдаться. — уверен, у меня в студии вы найдете все необходимое. Я пока выйду, чтобы вы смоги что-то обговорить и настроиться. Почти весь вечер говорил только Пил, иногда ему отвечал Джон, а остальные сидели, как в рот воды набрав. Но как только мы начали брать первые аккорды But Its Better If You Do, а Брендон изрек слова из первой строчки «Now I'm of consenting age, to be forgetting you in a cabaret», которые по совместительству были первыми его словами за этот вечер, а Пил не стал, зажмурившись, недовольно тереть переносицу, то мы немного расслабились. Спенс, отвлекшись на барабаны, вымещал на них свое перенапряжение. Брендон сразу расправил плечи и, закрыв глаза, пел так, словно он актер главной роли на премьере в театре. Я, хоть и перебирал струны не своей родной гитары, чувствовал себя защищенным. И только Джон был невозмутим весь вечер и до сей поры. У меня было такое чувство, что он настолько уверен в нас и сегодняшнем дне, будто кто-то ему заранее рассказал, что все пройдет отлично. * * * Все и правда прошло отлично. Нам пообещали перезвонить, а потом началась жизнь на пульсе 80. Череда переездов, вереница незнакомых людей, имена которых я забывал сразу после того, как они нам представлялись. Я бежал на последнем дыхании, пытаясь угнаться за настоящим, которое неслось со скоростью сгорающего в атмосфере метеора. Я едва успевал жить в те дни, когда мы перебрались в Сан-Франциско из-за близости студии звукозаписи, и я каждый вечер приходил на обрубе. После напряженного дня мы всей компанией стали дружно забиваться в бар и сидеть там допоздна. В те дни я вновь чувствовал нас друзьями, а не просто хорошими приятелями, которые играют в одной группе. Мы стали ближе друг к другу. Мягче характером и лояльней к недостаткам друг друга. Вспоминая конфликты Брендона и Джона, я не мог поверить своим глазам, когда видел их немного подвыпивших, сидящих за столиком напротив нас со Спенсом и ведущих философские беседы, временами вдаваясь в истории из детства. Заикаясь про Спенсера, я не могу не сказать, что он и только он старательно и упрямо пытался вытянуть меня из кризиса, в который я медленно и целенаправленно оседал, виня во всех проблемах свою наивность и глупость. Буквально за уши вытягивал меня из всего того дерьма, которое в один прекрасный зимний день свалилось на меня как снег на голову. И за это я ему безмерно благодарен, потому что сейчас могу смело сказать, что ощущаю себя полноценным человеком. Что же до господина Ури, то я не могу сказать, что Брендона раскис или сдулся в последние дни. Да, он перестал меня задирать и строить из себя денди, так что все могли бы подумать, будто наш всегда саркастично настроенный вокалист сломался. Могу вас заверить, что нет. Он и, правда, стал каким-то другим, но уж никак не подавленным. То ли переезд на него так повлиял, то ли то, что у него теперь есть девушка, то ли ему просто надоел его старый образ, который, казалось, намертво отпечатался на моей сетчатке. Я не спрашивал его, и не желаю это делать. Не завтра, не сейчас, когда за моей спиной на двадцатом этаже в просторном зале куча незнакомых людей, нацепив сияющие улыбки и празднуя выход нашей первой пластинки A Fever You Can’t Sweat Out, под звон бокалов поздравляет нашу группу с дебютом и желает всего наилучшего в карьере, а Брендон страстно обнимает в танго свою Аманду. Мне не надо оборачиваться, чтобы знать. У меня перед глазами и так стоит картинка как она закидывает ногу ему на бедро, как он обвивает руки вокруг ее талии, она прогибается в спине и вот ее руки уже на его плечах. Поэтому я стою на балконе на все там же злополучном двадцатом этаже и не стремлюсь присоединиться к празднующим. Им и без меня хорошо, а вот мне среди них тошно. Шампанское не помогает, лишь оживляя ненужные мысли, и мой казенный полупустой бокал летит прямиком вниз, разбиваясь об асфальт в серебряные брызги. А я иду в зал за чем-нибудь покрепче… «Эй, Райан, отличная работа! Так держать!», — слышу со всех сторон. Кто-то хлопает меня по плечу, а я направляюсь прямиком к официанту. Сегодня не мой праздник. — Эй, Райан! Я узнаю его голос и неопределенно машу рукой, давая понять, что слышал, но не желаю общаться. Схватив с подноса бокал, я сразу же направляюсь на балкон, лавируя в толпе пришедших гостей. Едва обернувшись, я замечаю, что он идет следом за мной. Я благодарен Спенсеру за то, что в этот нелегкий день он подбил Джона вести на этом празднестве всю организаторскую часть, никоим образом не трогая меня. Чтобы мне не пришлось выходить на импровизированную сцену и держать речь, чтобы не пришлось благодарить организаторов за проделанную работу. Выйдя на широкий балкон, я захлопываю за собой дверь, но назойливый фантом не отстает ни на шаг. Не желаю вспоминать тех дней, когда мы жили вместе. Теперь я самостоятельный человек и сам себя обеспечу. И первое, что я сделаю – это перееду подальше, только бы пореже с ним встречаться. Я не хочу вспоминать о том, как выволакивал его из подвального казино, когда он выкинул на ветер все наши деньги, как он острил, выводя меня из себя, и зная, что я все равно не смогу ничего достойного ему ответить. — Уйди, — прошу его. Я не оборачиваюсь, потому что и так знаю, что он стоит в паре метров от меня. — Росс, ты какой-то кислый сегодня… О, не строй из себя дурачка, ты же знаешь, почему я такой. Ты виноват. Как бы ты не изменился в последние дни, каким бы спокойный и новым не был, но ты во всем, мать его, виноват, и не надейся, что я так просто это прощу... — Не обращай внимания, со мной все хорошо… И в чем ты остался честен с собой? А, Райан? — Оно и видно, — вяло усмехнувшись, он подошел по мне и облокотился спиной о перила. — Нравится вид? О да, я готов целую вечность простоять в этой бесконечной темноте, наблюдая за огнями ночного города на этой высоте, где люди размером с муравьев. — Не боишься, что вдруг голова закружится? Да, Брендон, ты как всегда обожаешь все испортить, у тебя дар. Последнее время было для меня благословением, потому что если ты и выкидывал свои фокусы, то меня это больше не касалось. Но теперь, когда по близости никого нет, я молюсь только об одном, чтобы сюда вышли Спенсер или Аманда и увели тебя отсюда, иначе я сделаю непоправимую глупость. — Как проводишь время? Надеюсь, крайне отвратительно? — я тебе еще не то хотел бы сказать… — Брось, Росс, если ты хотел меня задеть, у тебя это не получилось, — тут же ответил он мне, повернувшись лицом к городу. И в этот момент все мое существо поглотило чувство задеть его. Зацепить, оскорбить, чтобы он запомнил это на всю жизнь. — Кстати, Брендон, раз уж ты здесь, — вот и твой выход Райан. Ну же, давай. Не робей. — Я хотел бы попросить тебя съехать с моей квартиры… — Твоей? — Да, моей. — утвердительно киваю ему в ответ. — Ты вероятно уже не помнишь, но если бы не я, то ничего бы этого не было, — и я демонстративно поднимаю руки вверх, олицетворяя это «все». — Что? — я явно ввел его в ступор. Ну что же, Брендон, это полезно. Хоть раз почувствуешь себя не в своей тарелке. — Что слышал, Ури. — Росс, — он быстро берет себя в руки. По крайней мере, пытается. — Ты просто хочешь меня вогнать в краску? Ну что же, браво. Решил хоть раз почувствовать себя всемогущим королем, чтобы твои придворные дрожали? Ладно, на пару секунд тебе это удалось, признаю. Но сейчас давай, будь хорошим мальчиком, и пошли внутрь. — Брендон, ты меня, кажется, не понял? Я сказал, чтобы ты убирался. Ко всем чертям. На все четыре стороны. Ты меня уже задрочил за эти годы! Злость вскипает внутри меня со скоростью света. Я уже не могу и не хочу останавливаться. Почувствовав на этот коротенький миг власть, я уже не отдаю себе отчета и перехожу на крик. Я готов на все. Убийство, самоубийство, рукоприкладство. Если не даешь своей отрицательный энергии выход, то она продолжает накапливаться в тебе, пока плотину не прорвет, грозя перерасти во что-то грандиозное. Он стоит столбом. Вот сейчас я и, правда, его удивил. — Я не хочу тебя больше видеть, ублюдок хренов. Я устал быть мальчиком, о которого ты привык вытирать ноги. Знаешь, все имеет пределы. И сейчас мы достигли этой границы. Я не хочу тебя больше видеть. — Стоп, Райан. Ну, надо же, он решил впервые меня по имени назвать? Ах, какая это честь для меня, о наишикарнейший господин Ури. — Иди в жопу! Я уже черт знает сколько лет Райан, мать твою! Только чего-то я всегда Россом был. Так вот, того Росса, которого ты знал, больше нет. Он умер сегодня вечером. — Я заметил, — сухо вставляет он. Что, самое время повзрослеть? — Но как же группа? — вялая попытка меня разубедить. — А что группа? Это ты чихать хотел на группу. Мы все постоянно крутились, пытались сделать хоть что-то. А ты первый на все положил и просто амебно существовал в группе, собирая волосы назад, ослепительно улыбаясь и стоя всем глазки. Так вот, смею тебя уверить, это меня это достало. Так что иди к черту со своими упреками! — Райан? Я резко разворачиваюсь, смекнув, это на балкон вышел Джон. — Что тут, блядь, происходит? — О, ничего, Джонни. Я лишь хочу объяснить мистеру Ури, как давно он стоит мне поперек горла. Если бы не сложившаяся ситуация, я бы посмеялся над этим каламбуром. — Ценой нас? Меня со Спенсером ты тоже гонишь? — он складывает руки на груди и хмурится. — Ну почему же? Разве это так сложно – найти другого смазливого исполнителя, когда мы уже на пути к успеху? — Я понял, Райан, — кивает он головой, отворачиваясь от нас с Брендоном и медленно направляясь к двери. — Я скажу им всем, чтобы расходились. Премьера отменяется. — То есть? — Финита ля комедия. Джон? Я его все же задел. Но тем лучше. Мне не нужен он больше, если не хочет поддержать в кои-то веки мое мнение, пусть проваливает вместе с Ури. Был Брент, был Джон, теперь будет какой-нибудь Чак – какая разница? Басисты – они такие, их пруд пруди. Надо лишь найти уступчивого и покладистого. А петь и я могу. Мы избавимся со Спенсером от этой ребятни и начнем все с начала, с нуля. — Ну и мудак же ты, Росс, — мычит Брендон и покидает меня вслед за Джоном. — Прекрасно! — кричу я ему вслед. — Катитесь оба! Больно вы нужны! Но Ури лишь оборачивается, чтобы смерить меня разочарованным взглядом. * * * И что в итоге сделал Уолкер? Он сказал «убирайтесь, ребятки по добру, по здорову, ибо концерт окончен»? Нет, он сделал в сто крат больнее. Он рассказал все Спенсеру. И что Спенсер? Он лишь покачал головой и ушел. Впервые отвернулся от меня. Я мог бы смириться с тем, что меня послал бы на три буквы Брендон или Джонатан, но никак не он. Мой дорогой друг. Он столько терпел мои выходки, неужели теперь настал предел, и он во мне окончательно разочарован? Неужели я настолько невыносим, что он не может больше сосуществовать со мной? Мы ведь столько вытерпели вместе, столько подводных камней обогнули, столько пробоин залатали в нашей лодке дружбы*. А теперь он бросает меня? Я плюнул в душу Брендона и Джона, а Спенсер плюнул в мою. Может, так тебе и надо, Райан? Нечего было петушиться. Но теперь я уже сжег мосты, пути назад нет. И возвращать кого-то нет смысла. Ползать на коленях перед ними и молить о прощении? Кому это теперь надо? Они сделали проще. Когда я пришел домой, никого уже не было. Только разоренная квартира, неубранный мусор и мои вещи, сиротливо пылящиеся в комнате. * * * Скажи мне, Росс, зачем ты это сделал? Ты хотел их напугать? Показать могущество? А в итоге остался в дураках. Но с кучей бабла. Я искренне обрадовался, что не нашел короткой записки «Райан, по поводу Своих денег не волнуйся. Мы вернем тебе все до последнего цента», потому что тогда я бы чувствовал угрызения совести. А так словно ничего не было. Были друзья, а теперь нет друзей – все просто как дважды два. Спустя пару месяцев, прочно обосновавшись в Сан-Франциско, я открыл свой бар, разжился подружкой, в то время как Брендон, на сколько я знаю, расстался со своей Амандой. Так что теперь у меня есть бизнес, деньги и секс. Я отказался от своей доли в нашем контракте со звукозаписывающей студией, переведя все на парней. Насколько я знаю, они не особо процветают, но дело движется, их пластинки покупают, так что вполне можно жить. Я часто порывался написать им или позвонить, узнать как их дела, но всегда не решался воплотить это в жизнь, замирая на полпути к телефону. Я трус, я знаю. А еще предатель. Но я не хотел, чтобы все закончилось так бесславно. Просто надеялся хоть раз поставить Брендона на место. Что же, ты его поставил, Росс. * * * Мой кабинет. Стол, заваленный счетами, сигарета дымится в пепельнице – обычный день в баре. Меня отвлекает телефонный звонок, и я копошусь в ворохе бумаг, чтобы отыскать трубку. — Да? — Райан? — А кто это? — Это Брендон. — Брендон?! Вот уж не ожидал… — Слушай, Рай, кончай комедию ломать! Пошутили, и хватит! — слышу в трубке приглушенные голоса Спенса и Джона. — Да, — соглашается с ними Брендон. — Завязывай, Росс, а? Я молчу. Мне нечего сказать. Совершенно. — Райан, мы поступили по-дурацки. Но и ты не меньший дурак во всей этой истории, — это снова Спенсер. — Но как? После всего, что случилось? — наконец подаю я голос. — Ну и что? — а это опять Брендон. — Мы много думали, приятель. О нас. Какая к черту разница, что было? Если мы не держим кровной обиды друг на друга, то почему не можем все вернуть? — Ребят, я даже не знаю. У меня тут дела, девушка – я не могу все бросить. — Да?.. — Брендон явно скис. Ну а что, мой милый, я должен был, как верный пес, ждать тебя? — Ладно, давайте встретимся и все обсудим, хорошо? И, да. Приятно было вновь вас слышать… The end. * каламбур в том, что «дружба» по-английски – «friendship», дружеская лодка. (прим. автора)
полная версия страницы